ФИЛОСОФИЯ
Вестник Омского университета, 2003. №4. С. 48-50.
vttk 111 1.1 on oi .01
(с) Омский государственный университет 1 ^ ±±±.±.±ои.о±.^±
ПУСТОТНОСТЬ СОЗНАНИЯ И ТЕМАТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ МИФА
В.М. Шкарупа
Омский государственный университет, кафедра философии 644077, Омск, пр. Мира, 55а1
In this article is investigated the emptiness nature of consciousness based on the thematic analysis of myth, the first (archaic) stage of evolution of human consciousness.
1. Ведение: суть сознания как вечное ускользание
Человек - вечный странник в этом мире, хотя ему крайне приятно представлять себе, что именно он - пуп мироздания. Он вечно находится в состоянии перехода, в состоянии устремленности за все мыслимые пределы, он находится на мосту бытия, обдуваемый всеми ветрами вселенной, перманентно ускользая от какой-либо собственной определенности, но подвергая все большей определенности окружающий его мир. Находясь в круге мироздания, он занимает сердцевину бытия. Он находится в самой середине мира, и ему хочется верить, что в золотой. Великую ношу бытия взвалил он на свои плечи и должен нести за это полную ответственность. И он ее несет, расплачиваясь за нее самой высокой монетой жизни своей - своим собственным бытием, которое оказывается сверхпарадоксальным, ибо оно вместило в себя все парадоксы этого мира, в том числе и парадокс его небытия. Но тем самым человек посягнул на абсолют, ибо подобно ему попытался он вместить в себя и бытие, и его онтологическое отрицание - небытие.
С того самого момента, с которого начинается собственно человеческая история, история овладения человеком мира и самим собой (аналогично можно добавить: и овладение человека миром - окружающим миром вещей и событий), то есть с того момента, когда зарождается у человека сознание, и не только усвояет внешний мир, представляющийся ему как трансцендентно-материальное бытие в идеальных формах бытия (что, в общем-то, и означает сознание), но и усвояет и само это усвоение (самосознание), а это и
1 e-mail: shkarupa является самым трудным в понимании сути человеческого сознания, ибо на этом уровне появляется нечто невыразимое, составляющее самую глубинную суть сознания: сознание, пытающееся схватить самое себя, вечно от самого себя ускользает - это, словно кошка, играя, стремится ухватить кончик своего хвоста. Сознание сознания, идеальное идеального - это является непостижимым и невыразимым, ибо предмет и субъект сливаются в вечном круговороте-танце познания и не могут слиться в беспредельной карусели превращения субъекта в предмет и предмета в субъект. Если мы сознание трактуем как отражение внешнего мира, то здесь еще ничего странного (по определению) не возникает. Но вот отражение самого отражения вызывает подозрение бессмысленности или, во всяком случае, подозрение на опрокидывание в бесконечность (reductio ad infinitum), что, впрочем, для формальной логики также является одним из выражений бессмыслицы. Любое высказывание о мире и о самом себе неявно предполагает наличие такой трансцендентной точки зрения, с которой только и возможно такое высказывание. Чтобы о чем-либо иметь представление, нужно выйти за его пределы - покинуть его пустотность (внутри чего-либо последнее всегда оказывается пустотным, невидимым, неосязаемым и т.д.; нечто изнутри -пустотно, извне - полно) * 2. 2 * Это положение не нужно в лоб противопоставлять (но диалектически сопоставить) с кажущимся на поверхностный взгляд противоположным утверждением о бес-копечпо.м всплеске сознания внутри носителя сознания, описываемого мною с помощью ¿-функции Дирака . Все дело здесь заключается в диалектическом переходе внешнего во внутреннее и внутреннего во внешнее. Пустотностъ сознания и тематический анализ.мифа 2. Бытие и пустота Монистический взгляд на природу бытия вынуждает нас сделать вывод о том, что небытие не является чем-то, лежащим по ту сторону бытия, но, напротив, высшее единство бытия означает его имманентную соотнесенность со своей абсолютной противоположностью - небытием, то есть последнее включено в само бытие, мало того, оно включено не периферально, но входит в самую сердцевину его. Понятие «пустота» как таковое не нашло своего должного отражения в философских словарях и энциклопедиях. По-видимому, считается достаточной концептоло-гическая институционализация такого понятия, как «ничто». Конечно, эти понятия в некотором смысле тождественны, но в европейской традиции тем не менее закрепилось именно понятие «ничто», да и то с некоторыми оговорками. А вот в восточной философско-религиозной традиции пустота занимает вполне достойное, если можно так выразиться, место. Достаточно указать на махаяну, одно из направлений которой - мадхьямика - совершенно равноправно именуется также как шуньявада, то есть учение о пустоте (шунья, санскр. ¡зипуа), или пустотности (шуньята), в коем она получила свою онтологическую интерпретацию и закрепление. Но все же нужно сказать, что эта традиция больше тяготеет к религиозному осмыслению и наполнению этой категории, нежели к философскому. Поэтому ее исследование необходимо начинать с самых ранних форм мировоззрения, с таких форм, как мифологические и религиозно-архаические. 2.3. Плерома пустотности, или Великий предел - Тай цзи Понятие пустоты (небытия) тенью следует за понятием полноты (бытия) не только как его полное (тотальное) отрицание, но и как парадоксальная форма его дополнения, в своей тотальности образующая Великий предел (Тай цзи). Это означает, что они диалектически взаимопроникают друг друга. Пустота как ничто нередко в истории человеческой ментальности (начиная с первобытных мифологий и архаических религиозных верований) оказывается весьма тесно сопряженной со своей противоположностью - сущим, бытием, пытаясь проникнуть в онтологические глубины сущего, нечто, человеческий разум неизменно натыкается на необходимость привлечения в целях построения полной картины бытия того, что по существу является основанием уничтожения его. 2.4. Инь-ян Наиболее плотно эти смыслы нашли свое выражение в древне-китайской традиции сопоставления (но не радикального противопоставления) двух противоположных начал мироздания в форме их слияния и взаимопорождения, что нашло свое графическое выражение в знаменитом изображении их в форме двух вписанных в круг каплеобразных фигур противоположного цвета. Символом того, что эти противоположности не столько уничтожают, сколько взаимопорождают друг друга, является наличие в этих фигурах вкрапления пятна другого цвета (см. ). Как хорошо известно, инь и ян в китайской философии выражает идею универсальной дуализиро-ванности мира - это не только противопоставление темного и светлого, но и такие оппозиции как внутреннее и внешнее, пассивное и активное, нижнее и верхнее, женское и мужское, земное и небесное, мягкое и твердое и т. д. 3. Тематический анализ сознания и мифа Таким образом, с точки зрения исследования мира как сущего, оппозиция инь-ян задает целый спектр тематически обусловленных подходов, которые можно использовать для тематического анализа мифа (по аналогии с тематическим анализом науки Дж. Холтона (см. ). Данный подход я уже предложил использовать для анализа человеческого сознания как такового, то есть, по существу, уже ставшего, развитого сознания (см. ), исходя из дуплета тем, конституирующих антиномию «пустота - среда». Эта дуплетность характеризует отношение сознание - мир в качестве отношения пустотность - средность. Точно так же, как внешний (окружающий человека) мир обладает «средностью», внутренний (включающий человека) мир обладает пустотностью. Эта пустотность является характеристикой человеческого сознания, как его имманентная (онтологическая) характеристика. И лишь в своей трансцендентности человек преодолевает свою имманентную пустотность, что соответствует его гносеологической сущности. 3.1. Аксиомы аналитики сознания Методологические установки (аксиомы), которые я использую для аналитического исследования сознания, таковы: В.М. Шкарупа 1) человеческое сознание по своей имманентной природе пустотно; 2) средой обитания человеческого сознания является мир, который выступает как трансцендентная природа человеческого сознания, наполняющий последнее определенным (гносеологическим) содержанием; 3) пустота (человеческое сознание) есть инобытие среды (мира), благодаря чему (инобытийности) появляется возможность осуществления идеального, а не реального бытия. 3.2. Расширение оппозиции « пустота-среда» Для целей осуществляющегося сквозь тематическую призму «инь-ян» исследования мифологического сознания как первой наиболее архаической формы человеческого сознания, в которой начинает схватываться сущность мира в качестве пустотной самости сознания, мы должны несколько конкретизировать, а точнее расширить оппозицию «пустота-среда» посредством таких оппозиций, как хаос-космос, смерть-жизнь и др. В этом случае мы действительно обнаруживаем в мифологическом сознании попытку глобального охвата этим последним всей универсальной сущности мироздания, запечатлеваемой в космо-, антропо-теогонических и прочих имярек-гонических миф ах. 3.3. Иллюстрации (мифологические предо-снования представления о пустотно-сти сознания) В полинезийской мифологии тьма, ночь получили наименование По, что символизирует изначальный хаос; эквивалентом По выступает Коре - пустота, ничто . В мифах чаморро (Марианские острова) встречается Пунтан - нетварное божество, существующее в пустоте, который создает из космического яйца или двустворчатой раковины вселенную . В корейской мифологии Токкэби, нечистая сила из разряда квисин (демоны и духи; это понятие, «...прежде подразделявшееся на два компонента - кви и син, связывалось с древнекитайским натурфилософским учением об инь и ян» ), наименованиями которого были, в частности, Ходжу («хозяин пустоты») и Ымхоги («дух тьмы и пустоты»). Его интересной особенностью было то, что он обладал бесплотным телом, благодаря чему ему не составляло труда проникнуть в запертое помещение или влезть в закрытый горшок . В мифах алтайцев и шорцев Ульгень - верховное божество, демиург и громовержец. В шор- ском варианте Ульгень, находящийся в пустоте, «от скуки» изготавливает небо, солнце, ровную землю и пр. . В китайской буддийской мифологии разработана модель двадцати восьми земных и небесных слоев, из которых в более поздний период приобрели значение низший земной слой (населенный демонами и душами умерших грешников), а также верхний земной слой, «пустота» между небом и землею - вот эта-то пустота и является ничем иным, как миром земного существования . Наконец, если обобщенно взглянуть на эту тему, то мы должны отметить ту наиважнейшую роль, которую играет хаос практически во всех мировых мифологиях, выступая в мифологической модели мира в качестве вселенской пустоты (или аморфного состояния), предшествующей творению космоса. Любая вещь со стороны своей зависимости выступает как проявление ничто; лишь не завися, вещь обнаруживает свою самость, чтойность, она тогда выступает как нечто, нечто такое, что автономно, сущностно и в конечном счете субстанциально, или бытийственно (см. ). Эта абсолютная бытийственность, однако, складывается из бесконечного числа сторон относительного, каждая из сторон которого так же существует, как и не существует. Только таким образом и следует понимать субстанциальность любой вещи - как бесконечное приближение относительного существования к существованию абсолютному через преодоление релятивного, зависимого элемента бытия. Китайская философия: Энциклопедический словарь. М., 1994. С. 138. Холтон Дж. Тематический анализ науки. М., 1981. Шкарупа В.М. Тематический анализ сознания // Гуманитарные исследования. Вып. 8. Омск, 2003 (в печати). Мифологический словарь. М., 1991. Философский словарь / Под ред. И.Т. Фролова: 7-е изд. М., 2001. С. 379. Шкарупа В.М. По ту сторону сознания: на пути к основам неклассической теории сознания / / Вестн. Ом. ун-та, 2003. Вып. 3. Пока миф существует, будут идти и споры о нём, приводящие не только к лучшему пониманию его, но и к крайностям, в основе которых лежат исторически сложившиеся заблуждения о нём, порождающие свои мифы о мифе. Приступая к краткому обзору основных направлений науки, изучающих миф, ещё раз напомним, что главной задачей этого анализа является не констатация различий в подходах и выводах представителей самых разных научных дисциплин, а выделение и суммирование их вклада в общее дело исследования мифа, и не более. Что касается тех вопросов, которые, по мнению автора исследования, в рассматриваемых направлениях являются спорными или ошибочными, их общий анализ выделен в специальный раздел данной главы. Кроме того, следует особо оговорить известную и во многом вынужденную условность деления всех исследователей мифа на определённые группы и направления, ведь поместить таких исследователей как Ю. М. Лотман (1), К. Леви-Стросс, М. М. Бахтин, А. Ф. Лосев, М. Элиаде (2) в рамки одного научного направления невозможно. 1. Историко-культурный подход
В исследовании мифа одним из наиболее известных является историко-культурный (антропологический) подход. Его сторонники (Дж. Фрезер, Э. Тайлор (3), Л. Леви-Брюль (4), С. С. Аверинцев (5), Ф. Х. Кессиди, Е. М. Мелетинский (6), В. Я. Пропп (7) и др.), продолжавшие традицию разработки понятия мифа применительно к древним и «традиционным» обществам, первыми поставили проблему мифа, отметили его социальную значимость и тем уже вызвали к нему особый интерес. Их главная заслуга заключается в описании механизмов мифотворчества на материале традиционных обществ и первобытных народов, за пределами которых, впрочем, они мифы, как правило, не рассматривали и как мифы не воспринимали. Упрощённый образ действительности, выделяющий одну из его черт и строящийся преимущественно на ней; Выражение бессознательной фантазии первобытного человека; своеобразное отражение ритуала и переосмысление древнего магического обряда; Носитель «естественного», не искаженного цивилизацией сознания первобытного человека; Отражение мира первогероев и первособытий в бесчисленных коллизиях истории; - «архаичные повествования о деяниях богов и героев, за которыми стояли фантастические представления о мире, об управляющих им богах и духах» (8); - «происшествие, иносказание в лицах, вошедших в поверье» (9); - «сказание, передающее верования древних народов о происхождении мира и явлений природы, о богах и легендарных героях; вымысел» (10); - «создание коллективной общенародной фантазии, обобщенно отражающей действительность в виде чувственно-конкретных персонификаций и одушевленных существ, которые мыслятся первобытным сознанием вполне реально» (11); - «особый вид мироощущения, специфическое образное, чувственное, синкретическое представление о явлениях природы и общественной жизни, самая древняя из форм общественного сознания» (12); - «рассказ о божествах или божественных существах, в действительность которых народ верит» (13). Особенно перспективными для этого направления оказались исследования в области сравнительной мифологии (Дж. Кэмпбелл, В. Тэрнер, М. Элиаде, А. М. Пятигорский, Д. Бирлайн и др.), позволившие выявить общие для всех народов закономерности образования и функционирования мифов и определить отношение мифа к традиции. Согласно их выводам мифы: а) составляли основу культурной традиции, придавая традиции смысл, давая ощущение общего единства, единства человека с обществом, сообществом в пространстве и времени, пронизывая различные сферы жизни и воплощаясь в различных ритуалах; б) выполняли в древних обществах мировоззренческую функцию, давая ответы на вопросы о происхождении мира и человека, их связи и внутреннем устройстве, о высшем порядке и мировых законах, о тайне жизни и смерти, и многом другом; в) через культы и ритуалы обеспечивали связь с персонифицированным миром природы, господствующими в нем духами и богами; с прошлым, ушедшими поколениями, с миром мертвых (мифы о единстве общности, о предках, о сменах поколений и эпох), формируя и утверждая традиции почитать умерших, сохранять память о сделанном ими, заботиться о захоронениях, сохранять семейные предания и реликвии. Из функций мифа в данном направлении выделяют мировоззренческую, познавательную, смыслообразующую, ритуализирующую, функции персонификации мира вещей и явлений, передачи и воспроизводства коллективного опыта и общей традиции. 2. Философско-культурологический подход
Второй подход можно условно назвать философско-культурологическим. Сторонники данного подхода (А. Ф. Лосев, Й. Хейзинга, М. Элиаде, Я. Э. Голосовкер (16), К. Хюбнер (17), П. С. Гуревич (18), М. К. Мамардашвили (19) и др.), продолжают разработку идей и представлений о мифе, идущих ещё от Дж. Вико и Ф. В. Шеллинга (20), но уже в свете современных достижений социальных и психологических наук. Так, выдвинутые Дж. Вико идеи, что миф выступает одним из способов познания (т. н. «поэтический» способ познания), обладает принципами множественности (связь всех элементов бытия, склонность к многозначности, свобода от моральной поляризации мира) и воплощает детское восприятие мира (характеризуется чувственной конкретностью и перенесением на предметы окружающего нас мира своих собственных свойств), не претерпели принципиальных изменений до сих пор (21). Вместе с тем благодаря исследованиям именно в этом направлении приходит понимание, что миф является не только частью прошедших времен, но и настоящего, принимая в нём новые специфические формы и черты. Так понятие мифа, бытовавшее в древнем обществе было ими распространено на социальные процессы современности (22), в результате чего мифы были разделены на архаичные и современные (инновационные) – формирующиеся и функционирующие в русле техногенных процессов. В целом сторонники данного подхода: Исходят из некой самоценности мифа и настаивают на максимально корректном отношении к нему, призывая учиться видеть миф и говорить о нём «изнутри» (А. Ф. Лосев); Рассматривают миф в первую очередь как явление культуры и требуют анализировать миф средствами культурологического анализа (23); Видят в мифе выражение «космоса» разных культур, обладающих своей истиной и своим бесконечным потенциалом, ведущих посредством мифов интенсивный диалог (24); Анализируют, как мифы влияют на поведение людей, определяют их отношения, формируют мораль, регулируют социальные институты и формы общественной жизни (25). В представлении этих учёных миф: Есть выражение общенародной мудрости, источник жизненных сил любой культуры (Ф. Ницше) (26), её голос, звучащий посредством значимых для общества смыслов; - «упакованная» в образах и метафорах многотысячелетняя традиция (М. К. Мамардашвили); Аллегорическая форма выражения разного рода религиозных, социально-политических, моральных и философских идей; Проявление вечного (27), трансцендентного, повторяющегося, поскольку «те события, которые не имеют мифологических прецедентов, не имеют и мифологического статуса» (27); Выражение взаимосвязей, «которые никогда нельзя будет описать рационально» (28); - «один из древнейших, опробованных временем, типов социального кодирования, свойственный не только традиционному обществу, но и всем этапам развития человеческой цивилизации» (29); - «выдающееся достижение человеческой культуры, ценнейший мате-риал жизни, тип человеческого переживания и даже способ человеческого существования», «не только социальный, культурный, но прежде всего антропологический феномен» (П. С. Гуревич) (30); Универсальная форма общественного сознания; способ социализации человека на разных этапах его развития (31). Такое отношение к мифу позволило им сделать выводы, что: Миф обеспечивает воспроизводство человека как культурный тип (своеобразный культурный механизм воспроизводства человека), так как через миф и ритуал, через приобщение к ценностям и традициям общества человек осознает себя человеком (32); Социальная мифология есть специфичный феномен идеологической практики, особый вид духовной деятельности по созданию, распространению и поддержанию политических иллюзий (33), умышленно продуцируемых правящей элитой для манипулирования массами. Из функций мифа в данном направлении исследований в первую очередь выделяют мировоззренческую, символическую, познавательную, функции социализации человека и сохранения традиций. 3. Психоаналитический подход
Сторонники третьего, психоаналитического, подхода (З. Фрейд (34), К. Г. Юнг, Э. Фромм, Ж. Лакан, Э. Ноэль-Нойманн, В. Франкл (35), Л. Я. Гозман, С. Гроф, Д. В. Ольшанский,Т. Стефаненко, Е. Б. Шестопал, Т. Шибутани и др.) внесли самый весомый вклад в развитие мифа за последние сто лет. Главной заслугой психологии в этой области является разработка проблемы неразрывной связи и активного взаимодействия между мифом и сознанием, исследование бессознательных основ мифологической символики, которые показали, какие огромные силы скрыты в мифологической сфере человека (36). В своих исследованиях они пришли к выводу, что предшествующие поколения решали свои психологические проблемы с помощью мифических ритуалов и символов, что побудило психологов заняться анализом «больших и малых мифологий в бессознательной и полусознательной деятельности каждого индивидуума» (37), научным «расколдовыванием» мифов посредством исследования архетипов (38). Особо значимыми для изучения мифа стали исследования в области психологии масс (Г. Ле Бон (Лебон), Х. Ортега-и-Гассет, В. Райх, С. Московичи др.), чьи выводы оказались шокирующими и пророческими одновременно. В своих работах им удалось показать, что в определённых ситуациях человек начинает жить и действовать, руководствуясь не здравым смыслом, а инстинктом, эмоциями и смутными, скрытыми в подсознании желаниями, воплощающимися в тех или иных мифах (39). Не случайно у большинства этих исследователей сложилось мнение, что массовое сознание правильнее называть «массовым подсознанием» (40). И когда люди начинают действовать, оценивая жизнь, историю, свои и чужие поступки на этом уровне, последствия их действий могут оказаться катастрофическими (41). Исследования психологов в области мифа показали, что: В основе мифа лежат изменённые состояния сознания, связанные с невротической конституцией личности и аффектацией массового сознания (массовые психозы) (42); - «миф больше не доминирует в существенных секторах жизни, он вытеснен частично на более скрытые уровни психики, частично во второстепенную, и даже в безответственную деятельность общества» (43); Миф и символ передают смысл и выполняют свои функции даже тогда, когда их значение не зафиксировано сознательным мышлением (44); Мифы – порождение непрерывного творчества человеческого подсознания, дающее полезный опыт в изучении «человеческой души» (45). Исходя из этого, они придерживаются взглядов, что любые поиски мифа связаны с душевным неблагополучием человека, который выходит за рамки обычного, так как ему тесно и неуютно (стремление порождается недостатком желанного) (46). И потому роль мифов в жизни человека во многом просто незаменима. Ведь они регулируют душевное состояние человека, создавая необходимое ощущение комфорта, «лечат» его в случае депрессии и настраивают на решение насущных проблем. Вот почему мы легко находим мифические архетипы в великих по-ступках или книгах (47). Задача современных мифологов – увидеть их в обыденной повседневности. В результате своих исследований сторонники данного подхода пришли к выводу, что миф: Воплощение «коллективного бессознательного», энциклопедия «архетипов», выражающих глубинный смысл истории; Естественный результат непрерывного творчества индивидуального и коллективного сознания, способный контролировать то, что его породило (48); Не хаотичен и беспорядочен, а структурен и упорядочен; у него своя логика, позволяющая освоить и использовать опыт иррационального и бессознательного; он использует язык символов, имеющий универсальный неисчерпаемый смысл (49). К основным функциям мифа представители данного направления обычно причисляют терапевтическую, мобилизующую, моделирующую, нормализующую, морально-этическую и ритуализирующую. 4. Символический подход
Одним из самых заметных и перспективных в исследовании мифа стал символический подход. Его сторонники (Э. Кассирер (50), А. Ф. Лосев, П. Рикёр (51) и др.) в своих исследованиях пришли к выводу, что мифология наряду с языком и искусством является автономной символической формой культуры, отмеченной особым способом символической объективации всех чувственных данных (52). В их представлении миф есть замкнутая символическая система с особым характером функционирования и способом моделирования окружающего мира; форма творческого познания и упорядочения реальности (53). Не трудно в этих определениях увидеть и те функции, которыми они наделяют миф (символизирующая, моделирующая, познавательная, упорядочивающая). 5. Лингвистический подход Исследование этих проблем мифа привело лингвистов к выводам, что: Каждое языковое высказывание – следствие не только централизующих тенденций лингвистического универсализма, но и децентрализующих тенденций общественно-исторического «разноречия» (56); Помимо общеизвестного (твёрдого) значения каждое слово насыщено множеством изменчивых (постоянно меняющихся) идеологических смыслов, приобретаемых им в контексте употреблений (57); Данные изменчивые смыслы ведут к расслоению национального языка на множество так называемых «социолектов» (Р. Барт); Эти социолекты («социальные языки») выявляют «идеологические кругозоры» определённых социальных групп, образуя своеобразную среду, сквозь которую человек пробивается к «своему» смыслу. 6. Семиологический подход
Особо интересные исследования мифа, сделанные в последние десятилетия, были проведены в рамках семиологического подхода. Поскольку главной задачей семиотики является изучение создаваемых человеком знаково-символических систем, представители данного направления (Р. Барт, Г. Д. Гачев (59), М. М. Бахтин, К. Леви-Строс, Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский (60) и др.) рассматривают миф как знаковую систему, наделяющую происходящее особой значимостью (61). Среди важнейших достижений семиологов в области исследования мифа можно выделить следующие положения: Все исследования имеют общую научную основу – семиологию как науку о значениях; Семиотические структуры лежат в основе механизмов культуры, определяют процессы интерпретации текстов, создавая «кипящую магму смыслов» (62), и формируют особую среду – семиосферу (Ю. М. Лотман) (63); Миф может пониматься как способ восприятия действительности через её вопрошание, которое происходит на двух уровнях: уровне непосредственного чувственно воспринимаемого бытия (т. н. «естественный язык») и уровне бесчисленных интерпретаций символизированных образов бытия (т. н. «метаязык»); Мифологический дискурс – особая вторая семиологическая система (мифологические значения надстраиваются над первой), пользующаяся особым языком (метаязык) и меняющая первичный смысл наших творений и дел; Метаязык в свою очередь делится на социолекты (язык существующих в рамках одного общества различных социальных групп). Руководствуясь вышесказанным, семиология стремится не исчерпать смысловое содержание знаков, а понять механизм создающий изменчивые смыслы; определяет миф как феномен повседневности, как один из способов означивания реальности, вторичную семиологическую систему, а человека – как производителя смыслов (64). Особая языковая структура мифа вынуждает использовать потенциал и методы семиологии, говоря о мифе его же языком. И потому важнейшей заслугой семиологии является не только предоставленная ею возможность изучать миф с доселе неизвестной стороны, но и соответствующее применение тех средств познания и отражения мифа, которые ранее отличали не науку, а сам миф. В частности, речь идёт о смелом использовании при рассмотрении мифа того языкового ряда, тех символов, кодов, метафор, сравнений, которые наиболее глубоко и полно передают универсальную и одновременно изменчивую сущность мифа, не загоняя его в определённые изначально заданные рамки (65). Помимо общих достижений семиологии в области изучения мифа стоит выделить особые заслуги одного из видных ее представителей - французского лингвиста и семиолога Р. Барта, который: Заложил основы семиотического подхода к современной культуре; Сумел расширить пределы семиологии, перейдя от изучения знаковых систем, осознаваемых и сознательно используемых людьми, к исследованию тех знаковых систем, которые людьми не осознаются, хотя ими используются и ими управляют; Одним из первых приступил к изучению социального бессознательного, к выявлению системы связей, постоянных зависимостей, подчиняющихся определенным правилам и поддающихся рациональному анализу, который дополняется зоной «иррационального» опыта, где процессы протекают скрытно и незаметно (неосознанно); Выделил в системе языка два его уровня: энкратический (господствующий) и акратический (подчиненный, маргинальный) языки (66); Увидел в языке общественный механизм, обладающий той же принудительной (репрессивной) силой, как общественное установление (механизм подавления); Другие выдающиеся семиологи Ю. М. Лотман и Б. А. Успенский пришли к несколько иным выводам. По их мнению, мифологическое мышление – всеобщий феномен человеческого сознания (67). Он - не вымысел, не «пережиток прошлого», а некий первичный язык, с помощью которого человек издревле моделировал, классифицировал и интерпретировал себя, общество в мире и мир в себе (68). Исходя из этого, они утверждали, что миф – это особый язык-объект, опирающийся на семиозис номинации «знак-имя», а не метаязык; особая форма языкового описания мира, задача которого - участие в процессе поименования вещей и фиксация смысла имени вещи(69) . 7. Социально-философский подход
Последний из перечисленных выше подходов можно назвать социально-философским. Он позволяет развивать идеи, выдвинутые другими «школами» с акцентом на социальную специфику мифа. Её представители рассматривают социальную сущность мифа как превращенную форму социального бытия, продуцирующую «иллюзорные конструкты сознания» (70). В их представлении миф есть: Составная часть идеологии политической системы общества, являющаяся средством манипуляции сознания (71); - «систематизированное фетишистское сознание», являющееся «атрибутивным свойством сознания, специфическим социокультурным духовным образованием, несводимым к политико-идеологическим концепциям и теориям, и к спонтанным, бессознательным чувственно - конкретным представлениям» (72); Система «онтологизированных семиотических ценностей, которые актуальны в данной конкретной социокультурной общности» (73); - «метод и содержание идеологического воздействия на общественное сознание», характеризуемый «ложным, превратным толкованием фактов» (74); - «система ложных, извращенно понятых массами фактов» (75). К основным функциям мифа представители данной группы относят функции регулирования, систематизации, социальной интеграции и моделирования и т. п. Литература
1. См.: Лотман Ю. М. Семиосфера / Ю. М. Лотман. – СПб.: Искусство-СПБ, 2004. – 704 с. Я истолкую все, что могу, но не могу истолковать все, что мне хотелось бы. (Гримм)
Мы не сможем проанализировать вышеизложенные мифы и объяснить их происхождение, не дав предварительно краткого изложения научных теорий выдающихся мифологов, которые, словно доктора, всегда расходятся во мнениях. Эти мифы, составляющие интеллектуальное богатство того времени, в которое они были созданы, существовали в устных преданиях задолго до того, как были записаны, и, хотя для нас мифы – всего лишь предмет изучения историков, мы не должны забывать, что их истолкование представляло когда-то живой интерес для людей, чьи нравственные и религиозные убеждения были основаны на этих самых мифах. Воспринимаемые сначала на веру, они, по мере развития цивилизации, стали камнем преткновения. Современный человек содрогается от их грубости, которая его предку-язычнику казалась совершенно естественной, и пытается понять, в чем заключается их примитивный смысл, или найти объяснение, которое удовлетворило бы его более рафинированный вкус. Многие мудрецы и писатели прошлого считали все то, что казалось в мифах «глупым и бессмысленным», простыми физическими аллегориями, а языческие философы, в тщетной надежде избежать насмешек христиан, довели подобные толкования до абсурда. Ученые пытались также представить мифы в качестве исторических событий, изложенных в иносказательной форме, и в качестве моральных аллегорий, которыми, без сомнения, являются мифы о подвигах Геркулеса. Впервые идею о мифах как об исторических фактах высказал Эвхемер (316 г. до н. э.), а сторонником второй теории был Бэкон. Ученики Эвхемера пошли еще дальше – они утверждали, что Зевс был всего-навсего царем Крита, его война с гигантами – подавление мятежа своих подданных, золотой дождь, пролившийся на Данаю, – деньги, которыми была подкуплена ее стража, Прометей, создавший человека из глины, – «просто гиперболическое высказывание о том, что человек был сотворен из глины», а Атлас был астрономом, про которого говорили, что он держит на своих плечах небо. Подобное толкование было доведено до такого абсурда, что стало просто смешным, и реакция на него не замедлила сказаться. Однако с течением времени ученые поняли, что в нем содержится доля истины, и сейчас очень немногие исследователи отказываются верить в то, что некоторые из героических мифов содержат сведения о реально происходивших событиях, а глупый и бессмысленный элемент в мифах трактуется как нечто привнесенное, сходное со сказочным элементом, который содержится в рассказах о Карле Великом, реально существовавшем короле. В XVII веке некоторые философы, пораженные сходством некоторых библейских историй с древними мифами, пришли к выводу, что Библия – это чистая, а мифы – просто искаженная форма Божественного откровения. В XVIII веке появилась новая теория, утверждавшая, что мифы появились как следствие «искажения языка», а антропологи, основываясь на данных сравнительной мифологии, заявляли, что только сочетание человеческой психологии, человеческой мысли и человеческого языка естественным и неизбежным образом породило этот странный конгломерат, называемый античными мифами. Эти две последние школы успешно опровергали или вбирали в себя теории своих предшественников, поэтому краткий обзор их взглядов будет здесь весьма к месту. В то время как филологи сравнивают только мифы, созданные народами одной языковой семьи (как будет показано в нашем кратком обзоре), антропологи обращают свой взор к фольклору всех народов земли и ищут истоки мифов не в языке, который они считают второстепенным фактором, а в способе мышления, который наблюдается на определенном этапе развития у всех народов. Антропологи и сравнительные мифологи не отрицают, что за сравнительно короткий отрезок времени в двести пятьдесят тысяч лет, в течение которого на земле существует человек, мифы могли появиться в одном центре, а потом распространиться оттуда по всему миру. Благодаря миграциям, рабству или обычаю красть жен, а также другим природным или случайным факторам они могли обойти весь свет. Они основывают свои аргументы на том факте, что, подобно тому, как кремневые наконечники стрел встречаются во всех частях света, лишь незначительно различаясь по форме и способу производства, так и мифы всех народов сходны друг с другом, поскольку возникли для удовлетворения одних и тех же потребностей и из одного и того же материала. Они утверждают, что это сходство возникло не потому, «что все народы произошли от одного и того же корня» (как думают филологи), а потому, что они прошли в своем развитии один и тот же этап дикарского мышления. На бесчисленных примерах, взятых из фольклора всех частей света, антропологи доказывают, что все дикари считают себя потомками животных (как правило, одного какого-то зверя, который является племенным или семейным тотемом) и убеждены, что растения, предметы и даже абстрактные явления – живые существа с человеческими органами и чувствами. Для дикаря солнце, луна и звезды – живые существа, но при этом такие же дикари, как и он сам, а поскольку он верит, что многие его соплеменники могут превращаться в животных, то он наделяет этой привилегией и способностью и солнце, и луну, и звезды, а также все остальные объекты природы. Сторонники этой теории далее доказывают, что все дохристианские религии имеют идолов в виде животных, что во всех мифологических системах мира боги любят принимать обличье зверей, и заявляют, что, хотя греки и были весьма цивилизованным народом, мы можем найти в их мифах и религиозных верованиях многочисленные проявления дикарских манер и дикарских взглядов. Они утверждают, что в ту эпоху, когда греки создавали свои мифы, они находились примерно на том же интеллектуальном уровне, что и современные австралийские бушмены, и что все, что цивилизованному человеку кажется иррациональным, современному дикарю представляется частью вполне разумного порядка вещей, а в прошлом казалось таким же естественным и разумным тем народам, о которых мы имеем историческую информацию. Конечно, цивилизованному человеку очень трудно, если не сказать невозможно, представить себя на месте дикаря и рассматривать все, что происходит в мире, с его точки зрения. Но мы можем наблюдать, как функционирует примитивный интеллект, на примере маленьких детей, которые в тот период, когда они еще не овладели членораздельной речью, бьют стол или стул, о который они ударились головой, а позже с удовольствием придумывают самые невероятные истории. Четырехлетняя девочка схватила книгу и начала «читать рассказ», иными словами, сочинять невероятную, но очень красочную сказку о приключениях пони. Остановившись на мгновение, чтобы перевести дыхание, она продолжает: «А теперь эта собака…» Когда же ей напоминают, что это была история о приключениях пони, она, нимало не смущаясь, заявляет, что этот пони был собакой, и продолжает свой рассказ. Теперь, когда она поняла, что смена главного героя привлекла внимание слушателей, или для того, чтобы удовлетворить врожденную страсть детей к чудесному, в течение нескольких последующих минут пони претерпевает столько же превращений, сколько и греческий бог Протей, которые кажутся этой девочке совершенно естественными. Антропологи объясняют мифы о различных трансформациях Юпитера и его превращениях в животных как пережитки тотемической веры человека в свое происхождение от животных, а мифологи считают их аллегориями плодотворного слияния неба, земли, дождя и зерна. Первая школа утверждает также, что миф о Купидоне и Психее, имеющий свои аналоги в историях, встречающихся во всех частях света, был создан для того, чтобы объяснить некоторые странные брачные традиции, существовавшие у отдельных народов (в некоторых странах муж не должен был видеть лица своей жены, пока она не родит первого ребенка, а в других жена не имела права произносить имя своего мужа). Представители же второй школы интерпретируют этот миф как прекрасную аллегорию души и единства веры и любви. В наше время филологическое толкование мифов считается не только более достоверным, но и более поэтичным. Поэтому мы дадим краткий обзор филологической теории вместе с анализом основных мифов, подробно изложенных в этой книге. Согласно представлениям этой школы, мифы являются результатом искажений языка, подобно тому как жемчужина является результатом заболевания моллюска, иными словами, ключ ко всем мифам лежит в языке, а имена богов, как показала сравнительная филология, обозначают, как правило, элементарные или физические явления, то есть солнечный свет, облака, дождь, ветер, огонь и так далее. Чтобы сделать аргументацию филологов более понятной, отметим, что, подобно тому как французский, итальянский и испанский языки произошли от латыни, сама латынь, а также греческий язык и санскрит произошли от единого, более древнего языка. И даже если латынь была бы совсем забыта, то сходство слов, обозначающих, например, понятие «мост» (pons по-латыни, pont по-французски, puente по-испански и ponte по-итальянски), подсказало бы нам, что все эти слова возникли в одном и том же языке и что люди, говорившие на нем, знали, что такое мост, и называли его словом, которое звучит сходно со всеми этими словами. Чтобы подтвердить этот вывод, филологи демонстрируют сходство самых распространенных слов во всех языках одной семьи, показывая (как в примере со словом «отец» в приводимой ниже таблице), что в шестнадцати различных языках оно различается очень незначительно. Самый выдающийся из филологов утверждает, что во время первого, или рематического, периода развития языков в Центральной Азии существовало племя, которое говорило на языке, состоявшем только из односложных слов. Из него развились туранские, арийские и семитские языковые семьи. За этим периодом последовала номадическая эпоха, или эпоха агглютинации, когда мало-помалу языки приобрели те особенности своего строения, которые мы находим во всех диалектах и национальных идиомах арийской или семитской семьи языков, иными словами, в хинди, персидских, греческих, латинских, кельтских, славянских и тевтонских языках и примерно в трех тысячах родственных им диалектах. После эпохи агглютинации и до наступления эпохи наций и «появления первых зачатков литературы», по мнению этого ученого, человечество пережило период, характеризовавшийся по всему миру одними и теми же особенностями и называемый мифологической или мифопоэтической эпохой. Именно в эту эпоху и была создана основная часть огромного мирового фонда мифов. Примитивный человек, не понимая законов природы, причин и следствий явлений, а также естественного хода вещей и пытаясь найти им объяснение, объяснял их единственно доступным ему способом и приписывал всем неодушевленным объектам свои собственные чувства и переживания, полагая, что у них они возникают под действием тех же самых причин, что и у него. Эта тенденция персонифицировать или одушевлять предметы и явления характерна для всех дикарей, которые представляют собой не что иное, как людей на примитивной стадии развития, и в ранних философских системах всего мира солнце, луна и звезды – это живые существа и по своей природе обладают человеческими качествами. Поэзия сохраняет в наших умах старую привычку одушевлять природу, поэтому нам не составляет никакого труда представить себе, как водяным смерчем поднимается из морской пучины огромный великан или морское чудовище, и отразить в соответствующей метафоре его шествие по океанским волнам. Поскольку имена греческих богов и героев в значительной степени соответствуют санскритским названиям явлений природы, то мы можем понять мысли примитивного человека, а очевидный смысл многих слов помогает сохранить в классических легендах следы простого смысла, несмотря на все усилия комментаторов затемнить его. Согласно филологам, эти мысли уже приняли определенную форму в ту далекую эпоху, когда разные нации, рассеянные теперь по лицу земли, занимали общую территорию, говорили на одном языке и составляли единый народ. Конечно, пока о таких явлениях, как небо и солнце, сознательно говорится на языке мифов, значение этих легенд не вызывает сомнений, а действия, приписываемые им, как правило, бывают самыми естественными и соответствуют тому, что они совершают на самом деле. Но с постепенным расселением этого единого народа по земле исходное значение слов забывается, и люди начинают считать их просто именами богов или героев – точно так же, как забылось, что слово «спасибо» когда-то означало «спаси тебя Бог», а слово «остракизм» потеряло всякую связь с раковиной устрицы. Примитивное значение мифа умерло вместе с исходным значением слова. Так, греки забыли, что имя Зевс (Юпитер) означало когда-то яркое небо, и превратили его в царя, правящего человекоподобными существами на Олимпе. Лучше всего объяснить, каким образом возникли многочисленные аномалии и как мифы так тесно переплелись между собой, что теперь уже практически невозможно распутать этот клубок и выявить их исходное значение, поможет сравнение их со снежным комом, к которому, пока он катится с горы, прилипает снег, земля, камни и тому подобные вещи, пока, наконец, в огромном агломерате различных веществ полностью не потеряется из вида первоначальное ядро. Тот факт, что одно и то же явление объясняет многие различные мифы, можно пояснить старым высказыванием: «Все зависит от обстоятельств». Так, солнечное тепло, оказывающее в одних случаях благотворное влияние, в других может стать опасным и даже губительным. Филологи уверены, что все мифы (за исключением имитативных, примером которых может стать история о Беренике) первоначально были мифами о природе. Они разделили их на несколько больших классов, которые включают в себя мифы о небе, солнце, заре, дневном свете, ночи, луне, земле, море, облаках, огне, ветре и, наконец, загробном мире и демонах засухи и тьмы. Мифы о небе Рассматривая их в той последовательности, в которой они изложены в этой книге, мы находим среди мифов о небе Урана, чье имя, как и имя старого индуистского бога Варуна, происходит от санскритского корня var (окутывать, скрывать, покрывать). Этот бог был олицетворением неба, которое окутывает землю, словно покрывалом; далее нам сообщают, что он сбросил гром и молнию, своих детей-циклопов, с горы, где жил, в пропасть, называемую Тартар. Имя Зевс (или Юпитер), означающее то же самое, что и имя индуистского божества Dyaus Pitar, принадлежавшее богу, который олицетворял яркое небо или небеса, также произошло от санскритского корня div или dyu, означавшего «сиять». В санскрите было также существительное «dyu», которое означало «небо» и «день». В древности это имя было присвоено единому богу и поэтому употреблялось греками и другими родственными им народами для выражения чувств, которые они испытывали по отношению к нему, но, поскольку это слово означало также и дневное небо с его переменчивым характером, некоторые фразы, с помощью которых характеризовали небо, стали со временем означать непредсказуемое и непостоянное поведение. Имя Гера (или Юнона), означавшее небесный свет, который является спутником неба, происходит, вероятно, от санскритского «soar» (яркое небо) или «surya» (солнце), а все многочисленные изменения, которые сначала означали просто изменения атмосферных условий, будучи персонифицированными, постепенно создали впечатление ревнивого, капризного, мстительного существа, которого так любили изображать поэты и писатели. Другим олицетворением неба, на этот раз ночного и усыпанного звездами, стал Аргус, чьи многочисленные глаза никогда не закрываются одновременно, но постоянно следят за луной (Ио), вверенной его заботам небесным светом (Юноной), до тех пор пока ветер и дождь (Меркурий) не скроют ее из вида. Мифы о солнце и заре Мифы о солнце, от которых почти невозможно отделить мифы о рассвете, вероятно, самые многочисленные и всегда имеют между собой нечто общее. Первым мифом о солнце, упоминаемым в этой книге, является история о похищении Европы, в котором Европу (яркий, разливающийся по небу свет), рожденную в Финикии (пурпурной стране рассвета), дочь Телефассы (что сияет вдали), уносит из родной земли небо (Юпитер). Его преследует солнце (брат Европы Кадм), который, миновав много стран, убивает дракона (демона засухи и тьмы) и уходит за горизонт (умирает), так и не поймав зари (Европы). Таким образом, мы видим, что Аполлон, имя которого Гелиос по-гречески означает «солнце», не потерял еще для греков своей связи с этим светилом. Греки поклонялись солнцу как сияющему олицетворению дневного света. Другое имя этого бога Феб (властитель жизни и света) еще сильнее подчеркивает характер этого божества. Мы знаем, что он сын неба (Юпитера) и темной ночи (Лето) и родился на «светлом острове Делос», откуда и начинает свой ежедневный путь на запад. Подобно всем солнечным богам, Аполлон прекрасен и светловолос, он всегда весел и сердечен и вооружен стрелами, которые никогда не пролетают мимо цели. Он пускает их в ход как с благой, так и со злой целью, в зависимости от того, какое у него настроение. Иногда ему приходилось против своей воли работать на человека, например, когда он служил Адмету и Лаомедону, а его многочисленные стада представляют собой облака, «пасущиеся на бескрайних небесных лугах». Переполненное вымя небесных коров роняет на землю капли дождя. Небесное молоко крадут ветер (Меркурий) или демон бури (Как) или нечестивые спутники Улисса, которые заплатили за это святотатство своей жизнью. Привязанность солнца к заре отражена в мифе о его любви к Короне, которую он погубил своими раскаленными лучами, а «поскольку солнце естественным образом считалось божеством, возвращающим жизнь» после зимы или болезни, то сын Аполлона и Корониды (Эскулап) наделяется волшебной силой целителя. Солнце по той же самой причине вело постоянную войну против холода и болезней и в этой борьбе использовало против демона засухи, тьмы и болезней (Пифона) свои испепеляющие лучи, или стрелы. Эти стрелы, в той или иной форме, неизменно появляются в каждом мифе о солнце. В рассказ о Дафне, имя которой происходит от слова «Дахан» или «рассвет», по-санскритски, мы встречаемся с другой версией той же самой истории. Солнце, влюбленное в рассвет, становится причиной его смерти. Некоторые мифологи утверждали, что Дафна – это олицетворение утренней росы, которая испаряется под влиянием жаркого дыхания Солнца и не оставляет никаких следов своего существования, кроме пышной растительности. В мифе о Цефале и Прокре снова появляется солнце, которое своими смертоносными лучами, само не желая того, убивает свою любимую Прокру, когда она бродит в лесной чаще (то есть там, где роса сохраняется дольше всего). Такое толкование было подтверждено филологическими исследованиями, которые показали, что имя Прокра происходит от санскритского слова «брызгать», а суть мифа о ней можно изложить тремя простыми фразами: «солнце любит росу», «утро любит солнце» и «солнце уничтожает росу». В мифе об Орфее и Эвридике одни мифологи видят олицетворение ветра, который вырывает с корнем деревья, пролетая над ними и исполняя свою дикую музыку, другие – символ утра с быстро погибающей красотой Эвридики, чье имя, как и имя «Европа», произошло от санскритского слова, означающего «свет зари, распространяющийся по всему небу». Эвридика является олицетворением света, поглощаемого на закате драконом тьмы. Орфея иногда считают также солнцем, погружающимся в пучину тьмы в надежде поймать исчезающий рассвет, Эвридику, а поскольку заря (Эвридика) появляется не там, куда село солнце, а на противоположной стороне неба и сама исчезает, когда солнце поднимается высоко, то говорят, что Орфей слишком быстро обернулся, чтобы посмотреть на нее, и расстался с женой, которую так сильно любил. Смерть Орфея в лесу, когда его покинули силы, а его отрубленная голова плыла по течению, повторяя имя жены, возможно, олицетворяет либо последнее дуновение ветерка, либо солнце, садящееся в кроваво-красные облака. В мифе о Фаэтоне, чье имя означает «яркий и сияющий», приводится описание золотого дворца и колесницы солнца. Нам рассказывают, что предприимчивый юноша, усевшись на место своего отца, наносит природе невосполнимый вред и, в наказание за то, что он не сумел справиться с солнечными конями (летучими белыми облаками), был низвергнут на землю молнией, пущенной рукой Юпитера. Этот миф появился из фраз, характеризовавших засуху, вызванную колесницей Гелиоса, которой управлял человек, не умевший обращаться с его жеребцами. Гибель Фаэтона под ударами молнии олицетворяет конец засухи, когда на землю обрушивается гроза с проливным дождем. Историю о Диане и Эндимионе тоже можно рассматривать как миф о солнце, в котором имя Эндимион обозначает «угасающее солнце, которое садится за гору Латмус, чтобы отдохнуть» (эту гору называли «горой забвения», ее название – одного корня со словом «лето»). Мюллер, большой авторитет в филологии, рассказывает нам, что в древнем поэтическом и богатом пословицами языке Элиса люди использовали такие выражения, как «Селена любит Эндимиона и следит за ним взглядом» вместо «становится поздно», «Селена обнимает Эндимиона» вместо «солнце садится, и поднимается луна», «Селена целует Эндимиона, и он погружается в сон» вместо «наступила ночь». Эти выражения употреблялись еще долго после того, как их реальное значение забылось, а поскольку ум человеческий стремится все объяснить, а также придумать что-нибудь, то появилась история о том, как молодого юношу Эндимиона полюбила девушка по имени Селена. Миф об Адонисе некоторые мифологи считают еще одним солнечным мифом, в котором солнце, ненадолго появившееся над горизонтом, погибает от клыков вепря, демона тьмы. Его горько оплакивает рассвет или заря (Венера), которая отказывается без него жить. Миф о Тантале (солнце), который во время засухи предлагает Юпитеру тело своего собственного сына Пелоса (высохшие плоды) и в наказание за это обрекается на голод и мучительную жажду, – еще одна история, основанная на выражении, которое употреблялось во времена засухи, когда жара становилась невыносимой и солнце сжигало плоды своими раскаленными лучами. В этом случае люди восклицали: «Тантал убивает и жарит своих собственных детей!» Аналогичным образом камень, который Сизиф с большим трудом втаскивает на вершину горы по ее крутому склону, только для того, чтобы увидеть, как он, окутанный большим облаком пыли, снова катится вниз и исчезает в темной пропасти, трактуется как олицетворение солнца, которое, не успев достичь зенита, снова катится за горизонт. Имя Иксион было идентифицировано с санскритским словом «акшана», означавшим того, кто привязан к колесу. Ученые доказывают, что от этого слова произошли греческое слово «axon» (ось), латинское «axis» и английское «axle». Это вращающееся колесо огня олицетворяет яркий солнечный день, к которому Иксион был прикован по приказу Юпитера (неба) за то, что осмелился оскорбить Юнону (царицу голубого воздуха). Диа, жена Иксиона, была богиней зари, как и Европа, Корона, Дафна, Прокра, Эвридика, Венера в вышеизложенных мифах. Одним из величайших солнечных героев является, без сомнения, полубог Геркулес, рожденный в Аргосе (это слово означает «яркость») от неба (Юпитера) и зари (Алкмены). Будучи еще младенцем, он убивает змеев тьмы и всю свою жизнь работает с неугасимой энергией и неистощимым терпением, никогда не отдыхая и совершая двенадцать великих подвигов, которые трактуются как двенадцать знаков зодиака, двенадцать месяцев солнечного года или двенадцать часов солнечного сияния. Подобно Аполлону и Кадму, Геркулесу приходится против воли работать на людей. В юности он был женат на Мегаре и, подобно Танталу, в приступе безумия убил своих детей. Потом он полюбил Иолу, темно-фиолетовую тучу, но вскоре был вынужден покинуть ее. Он совершает подвиги, убивая по пути бесчисленных демонов засухи и тьмы, и посещает заколдованные сады гесперид – символ западного сектора неба и облаков на закате. Основную часть своей жизни он проводит с Деянирой («супругой, приносящей гибель»), олицетворением дневного света, но к концу жизни снова встречает Иолу, которая превратилась в прекрасный закат. И тогда Деянира (дневной свет), ревнуя к красоте соперницы, посылает Геркулесу отравленный плащ кентавра Несса. Он надевает этот плащ, но тот жжет его тело, и Геркулес тщетно пытается сорвать его с окровавленных членов. Потом он поднимается на костер и заканчивает жизнь в ярком пламени, которое олицетворяет солнце, садящееся в пылающие алые облака. Как и все герои солнечных мифов, Геркулес владел отравленными стрелами, которые всегда попадали в цель (слово «ios» – «копье» звучит точно так же, как и «ios» – «яд»), которых он лишился только перед самой смертью. Мифы о Персее тоже принадлежат к категории солнечных мифов. Даная, его мать, является, по одним толкованиям, землей (слово «dano» означает «иссушенная земля»), а по другим – заря, дочь Акрисия (тьмы), родилась в Аргосе (яркость). Любимая Юпитером, всеохватывающим небом, она родила златовласого Персея, олицетворение яркого солнечного дня. Он, подобно многим другим солнечным героям, сразу после рождения покидает родную землю из-за пророчества, гласящего, что он убьет тьму, которая его и породила. Достигнув совершеннолетия, он, против своей воли, отправляется в далекий край туманов (землю сестер Грай), чтобы убить ужасную Медузу («звездную ночь, гордящуюся своей красотой, но обреченную на гибель с восходом солнца»). Персей убивает ее с помощью своего непобедимого меча, то есть солнечных лучей, проникающих повсюду, а потом уничтожает чудовище засухи и женится на Андромеде, еще одном олицетворении зари, дочери Целия и Кассиопеи, которые являются персонификацией ночи и тьмы. Вместе с Андромедой Персей, чье имя означает «губитель», посещает свою родную страну и осуществляет пророчество оракула – убивает Акрисия (тьму), который его породил. В афинском мифе Тесей представляет собой солнце. Его отцом был Эгей (море, название которого происходит от слова «aisso» – «двигаться быстро, подобно волнам»), а матерью – Эфра (чистый воздух). Он живет там, где родился, в Трозене, а потом, набравшись силы, поднимает непобедимый меч и отправляется на поиски своего отца, совершая по пути множество подвигов на благо людей. Он убивает Минотавра, ужасное чудовище тьмы, и уводит за собой рассвет (Ариадну), которую он, однако, вынужден был вскоре после этого бросить на острове Наксос. Далее он становится невольным виновником смерти своего отца, сражается с кентаврами (олицетворением облаков, через которые солнечным лучам иногда приходится пробивать себе путь), ненадолго спускается в Тартар, откуда снова поднимается на землю. Наконец, мы видим его мужем Федры (сумерек), сестры прекрасной зари, которую он любил в юности. В конце своей богатой событиями жизни он был сброшен со скалы в море – это символ солнца, которое на закате кажется падающим в море. В мифе об аргонавтах мы встречаемся с Афамасом, женившемся на Нефеле (тумане). Их детьми были Фрикс и Гелла (холодный и теплый воздух, или олицетворение облаков), которых унес далеко на восток баран, золотое руно которого является олицетворением солнечных лучей). Он помог им спастись от злой мачехи Ино (яркого солнечного света), которая хотела их погубить. Гелла, олицетворение конденсирующегося на высоте водяного пара, падает в море, где и погибает. Корабль «Арго» представляет собой символ земли как родителя, содержащего в себе семена всех живых существ. Его команду составили многие солнечные герои, все они отправились на поиски золотого руна (солнечных лучей), которым Ясон завладевает с помощью Медеи (зари), убив дракона (демона засухи). Ээт, отец Медеи, олицетворяет собой тьму, которая тщетно пытается вернуть домой своих детей, зарю и свет, после того как их увезло всепобеждающее солнце. Потом Ясон влюбляется в Главку (яркий солнечный свет), а ткань для отравленного одеяния, от которого она погибла, была соткана Медеей, превратившейся теперь в вечерние сумерки. Медея садится в колесницу, запряженную драконом, и улетает на восток, бросая своего постаревшего мужа, который уже готов погрузиться в смертельный сон. Мелеагр тоже был солнечным героем. После участия в походе аргонавтов и странствий по свету он вернулся домой, убил вепря (или демона засухи), влюбился в Аталанту (девушку-зарю), но покинул ее и, наконец, погиб от руки своей собственной матери, бросившей в огонь бревно, от которого зависела его жизнь. В фиванском солнечном мифе Лаий (производное от того же самого корня, что и Лето и Латмус) является символом тьмы. Женившись на Иокасте (подобно Иоле, олицетворяющей окрашенные в фиолетовый свет облака на рассвете), становится отцом Эдипа, которому было суждено убить его. Младенца Эдипа бросили в горах на верную гибель – это символ горизонтальных лучей восходящего солнца, которые какое-то время лежат на горных склонах, перед тем как снова подняться и отправиться в свой дневной путь. Эдип, подобно Кадму, Аполлону, Геркулесу, Персею, Тесею и Ясону, вынужден был покинуть родину. После долгих странствий он встретил Лаия (тьму), который дал ему жизнь, и убил его. Потом он убивает ужасное чудовище Сфинкса, символ засухи, чье имя означает «тот, кто крепко связывает», иными словами, запирает дождь в облаках и вызывает этим великое бедствие. Подчиняясь велению безжалостной судьбы, Эдип женился на своей матери, Иокасте, превратившейся теперь в фиолетовые облака сумерек, и окончил свою жизнь среди вспышек молний и грома. До конца его жизненного пути его сопровождала Антигона (бледный свет, который появляется над солнцем во время заката). Эта история, смысл которой вначале заключался только в том, что солнце (Эдип) убивает тьму (Лаия) и некоторое время находится на небе, покрытом облаками фиолетового оттенка (Иокаста), со временем утратила свое физическое значение. Фиванцы добавили к ней трагический конец, ибо им казалось, что человек, совершивший подобные преступления, должен понести справедливое наказание. Что касается Эвменид, или Эриний, то они сначала олицетворяли просто дневной свет, от которого ничего нельзя было утаить. Потом их постепенно стали считать богинями, расследующими преступления и наказывающими за них. Именно они хватали преступника и тащили его в Гадес, чтобы подвергнуть там мучительным пыткам. В мифе о Беллерофонте, хотя это имя произошло от слов «Bellero» («сила тьмы, засуха, зима или смертный грех») и «phon» или «phontes» (производное от санскритского «hanta», означающего «убийца»), греки забыли значение первой части имени и заявили, что герой погубил Беллеро, своего брата, и из-за этого невольного убийства был изгнан из дома и вынужден был странствовать по свету. Мы видим, что герой, оклеветанный Антией (зарей), уходит из ее дома, а потом, сам того не желая, получает задание убить Химеру (чудовище засухи). Он выполняет это задание благодаря своему оружию и Пегасу (облакам), рожденному из морского тумана. В тех местах, куда ступали копыта этого коня, появлялись новые источники родниковой воды. Беллерофонт, после долгих странствий, соединяется, наконец, с Филоноей, олицетворяющей сумерки, и заканчивает свою жизнь тем, что низвергается с неба в царство тьмы под ударом молнии Юпитера. Падение Беллерофонта олицетворяет быстрый спуск солнца вечером, а Алейнская равнина – это то широкое пространство угасающего света, через которое печально проходит одинокое солнце на закате. В истории Троянской войны мы видим несколько солнечных мифов, поскольку Парис, Менелай, Агамемнон и Ахилл имеют равные права называться олицетворением солнца. Они любят Энону, Елену, Клитемнестру, Брисеиду, различные персонификации зари, и бросают их или сами оказываются брошенными своими возлюбленными, которых они снова встречают в конце своего жизненного пути. Парис видит Энону и гибнет вместе с ней в огне погребального костра, Менелай возвращает себе Елену, с которой погибает на западе, Агамемнон возвращается к своей Клитемнестре и погибает от ее руки, принимая ванну, а Ахилл, пережив период тоски, находит свою смерть после того, как прекрасная Брисеида возвращается к нему. Подобно Персею и Эдипу, Парис в детстве был брошен в горах, но выжил, чтобы выполнить свое предназначение. Он становится, хотя и косвенной, причиной смерти своих родителей. В этом мифе Елену (прекрасную зарю или сумерки), в санскритском соответствует Sarama, рожденная небом (Юпитером) и ночью (Ледой – производное от того же самого корня, что и «Лето», «Латмус» и «Лаий»), крадет Парис, которого некоторые мифологи вместо солнца отождествляют с индуистским Panis (или ночными демонами). Он увозит сумерки (Елену) во время непродолжительного отсутствия ее мужа далеко на восток, где, после борьбы за право владеть ею и ее богатствами, вынужден освободить Елену и возвращает ее мужу, которому она подчинялась раньше. Осада Трои, таким образом, трактуется как повторение ежедневной осады востока силами солнца, которое каждый вечер лишается своих ярчайших сокровищ на западе. Ахилл, подобно многим другим солнечным героям, сражается за чужое дело, он олицетворяет солнце, прячущееся за облаками, а мирмидонцы – это его помощники-лучи, которых больше видно, когда солнце спряталось. Патрокл – это слабое отражение солнечного великолепия, он занимает по отношению к своему патрону такое же положение, как и Фаэтон по отношению к Гелиосу, и, подобно Фаэтону, рано погибает. Мифы об Улиссе воспроизводят историю Геркулеса и Персея, ибо Улисс в юности, женившись на Пенелопе, вынужден был покинуть красавицу жену, чтобы сражаться за чужое дело. По пути назад, несмотря на его страстное желание поскорее соединиться с оплакивавшей его супругой, он не может свернуть с дороги, которая предназначена ему богами. Его задерживает у себя Цирцея (луна), которая ткет воздушные ткани, и Калипсо (нимфа тьмы), но ни та ни другая не могут удержать его у себя навсегда, и он возвращается домой, надев маску, после посещения Фаесской земли (страны облаков и тумана). Только убив женихов Пенелопы (гряду светлых вечерних облаков), он сбрасывает свои лохмотья нищего, чтобы короткое время побыть с ней, а потом навеки сгинуть на западе. Большая часть мифов о заре объяснялась нами одновременно с солнечными мифами, с которыми они тесно переплетены. Однако одно олицетворение зари стоит особняком. Это Минерва, чье греческое имя Афина происходит, как и Дафна, от санскритского «дахана» или «ахана», что означает «рассветный луч». Это помогает понять, почему греки верили, что она родилась из головы Зевса (неба). Постепенно Минерва стала олицетворять просвещенный и дарящий знания небесный свет, ибо на санскрите то же самое слово означает «пробуждать» и «знать». Латиняне соединяли имя Минерва со словом «mens», имевшее то же значение, что и греческое «nos» и английское «mind» («ум»). Лунные мифы В лунных мифах самым важным персонажем была Диана, охотница с рогом в руках, ибо для древних луна была не безжизненным шаром из камней и глыб. Диана, подобно своему брату-близнецу Аполлону, была дочерью неба (Юпитера) и ночи (Латоны). Она также владела яркими стрелами, которые всегда попадали в цель, а во время своих ночных прогулок по небу с любовью смотрела в лицо заходящему солнцу (Эндимиону). Ио и Цирцея, о которых уже говорилось, тоже олицетворяли луну, а странствия Ино представляют собой путешествия по ночному небу. Мифы о земле В мифах о земле, помимо тех, о которых уже шла речь в нашем рассказе о солнечных мифах, мы встречаем Гею и Рею, матерей и жен неба и времени, проглатывающих своих собственных детей, которые олицетворяют дни, чередой сменяющие друг друга. Нам встречаются также Церера, или Деметра, «мать всех вещей», и девушка Кора (или Прозерпина), потерю которой горько оплакивает мать, ибо ее унес Плутон в подземное царство, откуда она уходит только по приказу Юпитера. Пока Церера оплакивает дочь, земля бесплодна, и кажется, что все смертное должно погибнуть. Но когда Прозерпина (весна или растительность) возвращалась из подземного мира, люди говорили, что дочь земли вернулась во всей своей красе, а когда лето уступало место зиме, они говорили, что прекрасное дитя было украдено у матери темными силами, которые держали ее в заточении под землей. Поэтому скорбь Цереры – это поэтическое выражение уныния, которое царит на земле в мрачные зимние месяцы. Морские мифы Морские мифы рассказывают нам об Океане и Нептуне (сотрясателе земли), чье имя состоит из слов, означающих «могущественный деспот», и чьи зеленые волосы окружают всю землю. Нам сообщают, что он любит землю (Цереру), которую обнимает, и что он женился на Амфитрите, с грациозной, скользящей походкой, которая сумела его очаровать. Дворец Нептуна расположен на дне моря, недалеко от берегов Греции; говорят, что он объезжает свои владения в быстрой колеснице, которую везут золотые или белогривые жеребцы. Нерей, еще одно олицетворение моря, чье имя производится от слова «nao» («лететь»), совершенно неотделим от среды, где он обитает, даже в его греческой интерпретации. Неотделимы от моря также тритоны, океаниды, нереиды и сладкоголосые сирены, которых, помимо всего прочего, считали еще и олицетворением ветров. Мифы об облаках Мифы об облаках, которые мы уже неоднократно упоминали, включают в себя не только солнечные стада, кентавров, Нефея, Геллу и Пегаса, но, поскольку в примитивном арийском фольклоре небо само было голубым морем, а облака – кораблями, плывущими по нему, то лодка Харона считалась одним из этих кораблей, а золоченый челнок, в котором солнце ежедневно возвращалось на восток, – другим. Поскольку древние арии обозначали одним и тем же словом облако и гору (ибо скопления туч на горизонте были так похожи на Альпийские горы), мифы об облаках и горах часто одни и те же. Одним из облачных мифов является история Ниобы. Согласно некоторым мифологам, Ниоба была олицетворением облачности. Ее дети, многочисленные туманы, не уступают по красоте Аполлону и Диане, от чьих ярких стрел они безжалостно погибают. Ниоба так горько оплакивает их безвременную кончину, что растворяется в дожде из слез, который превращается в лед на вершинах гор. Согласно другим исследователям, она была еще и олицетворением зимы, а ее слезы представляют собой капель, порождаемую солнечными лучами (стрелами Аполлона). Огненные мифы Огненные мифы также составляют большой класс мифов и включают в себя рассказы о циклопах (гром и молния), детях неба и земли (их единственный горящий глаз считался символом солнца). Они выковали ужасные огненные стрелы, оружие неба (Юпитера), с помощью которых он одержал победу над всеми своими врагами и стал верховным владыкой мира. Титаны являются символами подземного огня и вулканической деятельности. Они обитают глубоко под землей, но иногда появляются на поверхности, хватают огромные каменные глыбы и разбрасывают с оглушающим ревом, а при падении этих глыб земля сотрясается. В этой группе мифов мы находим также историю о Прометее, чье имя произошло от санскритского «pramantha» (палочка для добывания огня). Ученые доказали, что благодетель человечества Прометей, укравший на Олимпе огонь и подаривший его людям как самый ценный свой дар, сначала был простым олицетворением молнии («небесный жезл, который высекает огонь из облаков»), но греки напрочь позабыли об этом значении и толковали это слово как «предвидящий» и считали, что Прометей наделен даром пророчества. Вулкан (или Гефест), чье имя означает «яркость пламени», еще один герой огненных мифов, родился крошечным, поскольку огонь возгорается от маленькой искры. Его имя – производное от индуистского «agni», от которого произошло латинское слово «ignis» и английский глагол «ignite» (зажигать). Вулкан живет преимущественно в жерле вулкана, где сильный жар сохраняет металлы в расплавленном состоянии, и бог огня придает им такую форму, какую захочет. А поскольку небесный огонь часто ассоциируется с животворящей силой природы, то индуистский Агни считался не только богом огня, но и покровителем брака, а греки, выражая эту идею, соединили в супружеском союзе Гефеста и богиню семьи Афродиту. Греческая Гестия (или латинская Веста) также была олицетворением огня, а поскольку ее имя сохранило свое первоначальное значение, то она до конца оставалась домашним алтарем, символом мира и единства в семье и источником ее богатства и процветания. Но ее алтарем был не только очаг в доме или священный огонь в городском храме; считалось, что в центре земли расположен очаг огня, подобный очагу, находящемуся в центре Вселенной. Мифы о ветре В мифах о ветре главным героем был Меркурий (или Гермес). Древние верили, что он был сыном неба (Юпитера) и равнин (Майя) и через несколько часов после рождения вырос во много раз, украл солнечное стадо (облака) и, раздув огромный костер, зажарил нескольких быков, а на рассвете проскользнул в свою колыбельку. С насмешливой улыбкой он вспомнил обо всех своих проделках и преспокойно уснул. Его имя, производное от санскритского «sarameias», означает «летний утренний ветерок». Именно он, как бог ветра, уносил души умерших в Гадес, ибо древние думали, что ветер наполнен душами усопших. Меркурий – это лживый, лукавый бог ветра, который изобрел музыку, его музыка – это мелодия ветров, которая пробуждает в людях чувство радости или грусти, сожаления или желания, страха или надежды, беспечного веселья и глубочайшего отчаяния. Другим олицетворением ветра был Марс (или Арес), сын неба (Юпитера) и небесного света (Юноны), родившийся в продуваемой всеми ветрами Фракии и радующийся, когда до его ушей доносится шум и гром битвы. Он непостоянен и капризен, и если кому-то удается победить его, то он отвечает на это громким ревом. Его имя произошло от того же корня, что и имя индийского бога Марутса, и означает «точильщик» или «сокрушитель». Сначала этим словом называли бурю, в которой небо сливается с землей, и потому Арес ассоциировался с беспорядком и разгромом. От и Эфиальт, огромные сыновья Нептуна, также сначала были простым олицетворением ветра и урагана. Имя второго обозначает «того, кто прыгает». Хотя эти гиганты отличались очень короткой жизнью, они могли очень быстро увеличиваться в размерах и становиться огромными, что наполняло сердца людей и богов ужасом, пока стрелы солнца не убивали их. Пан, Эол, его многочисленное потомство и гарпии также были божествами ветра, которые у греков никогда не теряли своего первоначального характера и потому обожествлялись просто как олицетворения первоначальных элементов. Подземный мир В мифах о засухе, тьме и подземном мире действуют Пифон, Гидра, Герион, горгоны, грайи, Минотавр, Сфинкс, Химера и другие персонажи, о которых мы уже говорили. Но главными действующими лицами были Цербер (мрачный трехголовый страж загробного царства) и Плутон (или Аид), чье имя означает «дарующий богатство» или «невидимый», который жадно утаскивает все, что встречается ему на пути, в свое царство и никогда ничего не отдает назад. Таково физическое толкование различных поэтических мифов, которые составляют основу классической литературы и которые были неиссякаемым источником вдохновения для поэтов и художников всех времен. АНАЛИЗ МИФОВ Было бы ошибкой думать, что мифы – это чистый вымысел, составленный кем-то с заранее определенной целью. Скорее это представления, давно ожидавшие своего часа в некоторых книгах и некоторых умах, пока вдруг не обнаружилась их пропагандистская ценность. Возьмем к примеру идею о том, что отдельные вещи реальны, а классы и системы – абстракции; такая мысль изложена Стюартом Чейзом в книге "Тирания слов". Это очень древнее учение. Его можно найти в греческой философии, но лучше всего оно представлено в средневековой теории, называющейся номинализмом; в свое время она сыграла революционную роль в развитии философии. Теория эта никогда не была верной. В XIV в. она была революционной потому, что была направлена против феодального строя. В XX в. в том виде, в котором она использована мистером Чейзом, она реакционна, потому что применялась в борьбе против антифашистского движения. Или возьмем мысль Герберта Спенсера, что бедность – признак биологической неприспособленности. Нельзя сказать, что Спенсер создал свою теорию с сознательным намерением оправдать экономическую конкуренцию. Просто его поразило сходство между жизнью джунглей и экономическими отношениями в середине XIX в. Он решил, что законы джунглей можно не без оснований перенести на общество и в соответствии с этим разработал свою идею. Итог его трудов был встречен шумным одобрением, но, думаю, до конца дней ему и в голову не пришло, что он всегда был пропагандистом. Более того, в некоторых мифах содержится зерно истины, только среди огромного числа двусмысленностей и искажений это зерно совсем теряется. Однако сам миф все равно сохраняет некоторую атмосферу правдивости. Эти мифы обладают значительным преимуществом по сравнению с другими мифами, которые нужно хорошенько подогреть, прежде чем в них вспыхнет огонек убедительности. Например, в каком-то смысле человеческая природа действительно неизменна и в каком-то смысле верно, что все имеет две стороны. Но выводы, естественно вытекающие из этих верных утверждений, прямо противоположны тем, которые от них хотят. Создатели мифов, оседлавшие эти учения, могут вдруг обнаружить, что под ними непокорные скакуны, готовые выбросить их из седла при малейшей оплошности. В известном смысле так обстоит дело со всеми мифами, – и наполовину истинными и целиком ложными. Одна из самых приятных задач критика – показать, что даже если миф истинен, он или не доказывает того, что от него требуют, или доказывает прямо противоположное. Рассмотрим теорию, что жизнь – борьба, в которой выживает приспособленный и погибает неприспособленный. Эта теория призвана продемонстрировать неуместность выдачи пособий по безработице и социального обеспечения вообще, так как подобные меры помогают выжить неприспособленным за счет приспособленных. Сам Спенсер именно на этом основании возражал против всеобщего образования. А теперь предположим, что жизнь – это действительно борьба и что обнищавшие массы, объединившись, свергают власть богачей. Отсюда должно следовать (не так ли?), что обнищавшие массы самым убедительным образом доказали свою приспособленность и неприспособленность богачей. Иными словами, теория Спенсера оправдывает как революцию, так и статус-кво. Если вы оправдываете насилие, выдавая его за обычное положение вещей, то вы не имеете права заранее намечать, кто будет победителем. Во всяком случае, теория, одинаково оправдывающая прямо противоположные действия, в своем существе должна быть бессмысленной. Несмотря на различное происхождение, мифы пропагандируются одинаковыми средствами. При всем их разнообразии они текут по одним и тем же каналам сообщения: печать, радио, библиотеки, публичные выступления. Они формируют те взгляды, в свете которых беспристрастно толкуются новости. Все знакомятся с новостями, но никто не знакомится с этими взглядами. Мысль о том, что все имеет две стороны, можно счесть разумной, хотя и расплывчатой, и вот в соответствии с ней комментатор начинает доказывать, что у реакционеров наряду с недостатками есть и достоинства, а у демократов наряду с достоинствами – недостатки. С мнением, что человек по своей природе всегда останется эгоистом, также можно согласиться как с разумным, и в соответствии с ним наш комментатор принимается выкидывать из новостей любой намек на благородство, самопожертвование или общественное сознание – по крайней мере, среди демократов. Вся профессия обозревателя ведь и держится на предположении, что люди говорят не то, что думают. Если бы слова общественных деятелей можно было всегда (или часто) принимать за чистую монету, обозревателям нечего было бы истолковывать, за исключением действительного хода исторических событий. Но это потребовало бы от них знания истории и лишило положения людей, знакомых б "внутренней информацией". А внутреннего нет без внешнего, и нет тайных истин без скрывающего их покрова. Обозреватели текущих событий должны поэтому заранее предполагать существование такого покрова и убеждать своих слушателей, что он – порождение лживой природы человека. Результаты этого поразительны. За один год журналист может написать около 350 статей, если учесть оплачиваемый отпуск. За десять лет он может написать 3500 статей, а за двадцать – 7000. При норме по 500 слов на статью общее количество составит 3 500 000 слов, а журналист будет все еще писать полный сил или по крайней мере просто писать. Так вот, есть журналисты, которые, достигнув таких высот, ни разу во всех 7000 статей и в 3 500 000 слов не сказали ни одного доброго или сердечного слова о человечестве. Слово за словом, предложение за предложением, печатные строки, как длинные змеи, расползлись по всей земле и уже дотягиваются ядовитыми жалами до звезд. Но ни разу ни словом, ни фразой, ни печатной строкой эти сочинители не помогли людям в борьбе против угнетателей, ни разу не проявили ни малейшего сочувствия к слабым и чудовищно обманутым. "Стоит ли кусать руку, которая нас кормит", – скажут они. Они не посмели бы укусить, даже если бы могли, и не смогли бы, если бы захотели; потому что от сытости челюсти слабеют. Поскольку социальные мифы лежат в основе оценки событий и изложения политики, то ясно, что мы никогда не сможем верно понять ни этой оценки, ни этой политики, пока не рассеем иллюзорной подоплеки и не заменим ее истиной. Справиться с этой задачей могут в первую очередь философы, но именно от ее решения они до сих пор всячески уклонялись. Вот почему их книг почти не читают, а их аудитории стыдливо пустуют. Да и кому охота размышлять над тем, "вкраплены ли ценности в структуру вселенной", в то время как редакторы, комментаторы и политики сомневаются в том, заслуживает ли простой смертный кружки молока в день? И кому охота обсуждать вопрос о дружественности вселенной, в то время как дипломаты ласкают взором атомную бомбу? Растрачивая энергию на обсуждение иррелевантных вопросов, философы забыли о своих традициях, особенно о тех, которые процветали в XVII и XVIII вв. Ибо в то время и великие, и второстепенные философы в пух и прах разносили все мифы, на которых Держалось феодальное общество. От этого баснословного сооружения, чье основание вросло в землю, а вершина касалась небес, они не оставили камня на камне. С того дня, как Декарт сделал подкоп под главные ворота, и до тех пор, пока Кант не взорвал пороховой склад, работа велась усердно, рьяно и даже весело. Защитники крепости отчаянно сопротивлялись, но были бессильны против смертельных выстрелов Вольтера и энциклопедистов, пригвоздивших их к стенам их собственных укрытий. Как удалось разрушить это здание? Путем показа внутренней абсурдности мифов и их несоответствия фактам. Путем искоренения из физического мира и человеческой истории всех представлений о чудесах. Ведь реальное существование чудес, нарушающих нормальный ход событий, явно превратило бы мир из системы в хаос, вырвало бы его из-под контроля человека и подчинило прихоти какого-либо сверхъестественного существа, бога или дьявола. Для такого мира подошло бы колдовство, а не наука. Колдун восторжествовал бы над физиком. В социальных мифах XX в. тоже скрыто немало чудес. Если бы, например, человек с "белой" кожей только по этой причине оказался добродетельнее и умнее человека с "черной" кожей, то перед этим чудом померкло бы даже пребывание Ионы во чреве кита. Если бы биологическая эволюция в самом деле прошла сложный путь от древних пресмыкающихся через миллиарды промежуточных форм жизни к венцу творения, промышленным магнатам, то это чудо затмило бы чудо Иисуса Навина, остановившего Солнце. Если бы истина действительно была тем, за что ее каждый принимает в данный момент, и если бы все проблемы решались с помощью словаря, тогда весь мир стал бы настолько чудесным, что в нем ровно ничего нельзя было бы понять, включая и сами чудеса. Философский анализ социальных мифов будет у нас идти тем способом, который я предложил в начале этой главы. Прежде всего попытаемся установить действительный смысл мифа, если таковой имеется. Потом сравним этот смысл с объективными данными всех относящихся к делу наук. После выявим, какие утверждения миф заранее предполагает и какие из него следуют. И, наконец, необходимо ясно показать воздействие мифов на поведение человека, задаваясь вопросом, как верящий в истинность мифа поступит в том или ином случае. В конечном счете должно стать ясным, что миф не соответствует фактам, что в нем либо утверждаются, либо подразумеваются нелепости и что он либо парализует стремление к усовершенствованию мира, либо вызывает противоположное стремление. Иными словами, мифы превращают верящих в них людей в эскапистов – или в штурмовиков. В этой книге собраны и проанализированы, конечно, далеко не все мифы. Однако, я думаю, их можно считать основными и наиболее распространенными. Они носят подлинно философский характер, так как принадлежат к наиболее широким обобщениям и из них следует множество конкретных выводов. Более того, они связаны со многими проблемами классической философии, поэтому каждый, кто знаком с историей мышления, легко поймет механизм их построения. Два мифа, "О том, что искусство нельзя смешивать с политикой" и "О том, что каждый должен заботиться о себе сам", связаны с теорией ценностей; первый миф затрагивает эстетическую, а второй – этическую проблему. Четыре других – "О том, что все имеет две стороны", "О том, что все зависит от взгляда на вещи", "О том, что все проблемы носят чисто словесный характер" и "О том, что слова не могут мне повредить" – относятся к теории познания и почти исчерпывают эту область. Последние четыре имеют явное отношение к природе человека и общества. Если брать все человеческое знание в целом, то эти мифы являются обобщениями меньшего масштаба, но в своей области их можно считать основными, т.е. если бы они были не мифами, а истиной, то смогли бы перевернуть все то, что считается современным знанием в этой области. А теперь, я думаю, пора пригласить читателя заглянуть в глубь вопроса, независимо от того, стал ли он философом по выбору, по случаю или по склонности. 145. Анализ
Операция, посредством которой мы, исходя из рассмотрения W в целом, приходим к выводу «P есть часть W» [разборка на части], называется анализом. Она имеет две разновидности: логический анализ и анализ пространственно-временных О ПРОИСХОЖДЕНИИ МИФОВ
В детстве нас столь основательно приучают к греческим мифам, что в пору зрелых рассуждений мы не находим их больше поразительными, как они того на самом деле заслуживают. Но лишь только мы отрешимся от привычного взгляда на вещи, как не можем не Берроуз Данэм
Человек против мифов
"Время скрадывает много старых обманов, Но цивилизация дает заблуждениям новую пищу; Людская чаща легко вспыхивает тайным пламенем От слова крылатых идей, с которых не спросишь ответа, Внезапно, словно хвойный лес от тлеющего обломка ПОЛЕЗНОСТЬ МИФОВ
"Несчастья человека, – писал барон Гольбах, – объясняются его незнанием природы". Это истинная правда, от которой, несомненно, зависит будущее человечества. Конечно, знания приносят удовлетворение сами по себе. Даже если нам не удается избежать ударов 4. Уроки одного бунта, или Революция против мифов
6 февраля 1934 года{51} явилось как бы молнией, пронзившей мрак, окутавший нашу эпоху. Она внезапно все осветила - и широкие пейзажи, и темные углы, порождая фантастические блики, которые так быстро возникали и исчезали, что Истина мифов
В двух предшествующих частях я пояснил образы, которые раннее человечество составило себе о противоположности добра и зла, точнее, о зле в его противопоставлении добру. Эти образы говорят о происхождении, скорее, об источниках зла, однако помимо этого они Анализ
Чтобы подводить первые итоги, подсчитайте количество пунктов.Меньше 10 – наверное, вы не постарались. Потому что вы же не бездельник, да?11–15 – неплохо для начала. Наверное, вы писали только самое главное и не детализировали.16–20 – хорошо: неплохая детализация, вы Глава IV. Генезис мифов и ритуалов
В изучении первобытной религии уже давно противостоят друг другу два тезиса. Более старый сводит ритуал к мифу; в мифе он ищет либо реальное событие, либо верование, порождающее ритуальные практики. Второй движется в противоположную § 34. Принципиальное развитие феноменологического метода. Трансцендентальный анализ как анализ эйдетический
В учении о Я, как полюсе своих актов и субстрате хабитуальностей, мы уже затронули, и притом в важном пункте, проблематику феноменологического генезиса и, таким 2. ГРЕЧЕСКАЯ МИФОЛОГИЯ. ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК ГИПЕРБОРЕЙСКИХ МИФОВ
Мифология - это изучение и интерпретация мифа и мифического содержания той или иной культуры; миф является сложным культурным явлением, которое может рассматриваться с нескольких точек зрения. В общем, Эдуард Байков
Символика сновидений, мифов и мистицизма (Глубинно-психологическая Т.Н.Панченко. Стросон и Витгенштейн. Анализ как выявление формальной структуры неформального языка и анализ как терапия
***
Людвиг Витгенштейн и Питер Стросон некоторым образом определяют границы философии анализа, ее начало и конец. Один из них принадлежит к I. Метафизика и религия. Происхождение великих мифов
- Что есть истина?
Понтий Пилат Иисусу Христу
(Ин 18:38)
Религия - это собирательное и не особенно строгое понятие. Для европейцев, и в частности русских, характерно отождествлять понятие религии с иудаизмом, Миф 1: Люди, страдающие анорексией, просто пытаются привлечь к себе внимание. На самом деле: Анорексия считается серьезным заболеванием, связанным с нарушением питания. Анорексия не является ни «манией», ни «плохим» поведением - это психическое заболевание. Для некоторых людей анорексия порой становится единственным способом, на их взгляд, справится с какими-то сложными жизненными ситуациями. Миф 2: Анорексия – это лишь проявление самолюбия. Если человек, страдающий анорексией, говорит... МИФ ПЕРВЫЙ. Очень полезны фруктовые диеты. Полезны не диеты на одних фруктах, а разгрузочные фруктовые дни. Если будете есть только фрукты, то это вызовет нарушение обмена веществ, в крови повысится содержание инсулина. И если слишком долго налегать на одни фрукты, это сильно не понравится щитовидной железе. МИФ ВТОРОЙ. Во время еды нельзя пить, так как от этого поправляются. От этого не поправляются, но процесс пищеварения может нарушиться, так как жидкость разбавляет желудочный... Конечно, практически каждый из нас хотел бы, чтобы многочисленные таблетки для похудания или чудодейственные крема от целлюлита действительно работали. Но, к сожалению, это не так. И поэтому приходится записываться на фитнес или делать упражнения дома. В этой статье мы рассмотрим наиболее популярные мифы, касающиеся тренировок. Если вы захотели похудеть, то, скорее всего, решите добавить в свой образ жизни больше физических нагрузок. Здесь и начинаются многие проблемы, связанные с выбором... Анализ крови на уровень содержания определенных аминокислот позволит выявить предрасположенность к развитию диабета второго типа у людей задолго до появления первых симптомов болезни, сообщается в статье исследователей, опубликованной в журнале Nature. Группа специалистов во главе с Томасом Ванном и Робертом Герценом из Гарвардского университета в Бостоне показала, что повышенный уровень содержания пяти аминокислот в крови людей – изолейцина, лейцина, валина, тирозина и фенилаланина – позволяет... Один из самых важных и интереснейших вопросов для каждого человека является вопрос о происхождении мира. Этот вопрос возникает естественно, поскольку пример многих изменчивых вещей, явлений или процессов окружающего мира, пример рождения и существования живых существ, человека, общества и феноменов культуры учит нас, что все имеет свое начало. Многое в мире когда-то началось, зародилось и стало изменяться и развиваться в течение относительно короткого или длительного отрезка времени. Правда... Не будем излагать историю открытия витаминов и пересказывать, как каждый из них действует на множество происходящих в организме биохимических процессов. Посвятим эту статью практическим вопросам, о которых и так все всё знают, – тому, что в области витаминотерапии и пациенты, и даже врачи считают истиной и что на самом деле абсолютно не соответствует действительности. Начнем с самого главного и вредного заблуждения. I. Происхождениe Миф 1. Потребность в витаминах можно полностью обеспечить... Вокруг аденомы предстательной железы бытует много разных слухов. В представлении сильной половины человечества нет болезни ужаснее. Но так ли все безысходно и страшно, как думают об этом мужчины? За ответом мы обратились к кандидату медицинских наук, урологу Виталию Мухину. Опытный врач убежден: в обывательских представлениях о самой известной мужской болезни больше мифов, чем правды. Миф первый. Аденома предстательной железы - удел каждого второго мужчины старше 50 лет На самом деле... Что такое мифология вообще и греческая мифология в частности – вопрос отнюдь не праздный и не такой самоочевидный, как кажется на первый взгляд. На эту тему написаны горы книг, существует множество теорий, объясняющих и в целом и в деталях разные аспекты происхождения. Сущности, развития, значения, влияния, интерпретации мифологии; издаются специальные энциклопедии и мифологические словари на всех языках, ученые собрания мифологических текстов и популярные сборники. Но от этого изобилия...
В рамках данного направления миф в целом рассматривается как:
Как видим, акцент в предложенных определениях делается именно на первобытном сознании. Другое измерение сознания исключается. Впрочем, отдельным представителям этого направления не чужда мысль «о социальном значении мифа» (14). В частности, известный английский этнолог Б. Малиновский предложил и разработал т. н. функциональный подход в этнологии – подход, при котором мифология рассматривается в отношении к обществу, и даже к человечеству (15).
Значительным достижением в изучении мифа можно также считать разработку структурной типологии мифа, исследование роли бессознательных логических операций, призванных разрешить противоречия человеческого сознания, и, в частности, структурных и функциональных отношений, предпринятые К. Леви-Стросом (15).
Пятый подход можно условно назвать лингвистическим. Главной заслугой сторонников данного подхода (Э. Бенвенист, Л. Ельмслев, Н. С. Трубецкой, Р. О. Якобсон и др.) является изучение мифа как языкового феномена сознания. Выявив это ещё в XIX веке, лингвисты (М. Мюллер, А. Н. Веселовский (54), А. А. Потебня) с помощью истории приступили к рассмотрению, в каких временных рамках существуют вторичные коды. Правда первый вывод, что мифология есть проявление «болезни языка» (М. Мюллер)(55) сейчас уже не имеет сторонников. Хотя и не исключено, что великого лингвиста просто неправильно поняли.
В числе важнейших функций лингвисты упоминают функции означивания и символизации. И поскольку язык есть развёрнутая знаковая система (58), следует признать, что строгой границы в данном вопросе между лингвистикой и семиологией нет.
- ввел разграничение «естественного языка» и «метаязыка», где мета-язык рассматривается как мифологический дискурс, несущий и смысл, и форму;
- определял степень зрелости мифа степенью его включенности (вовлечения) в общую космогонию.
Среди важнейших функций мифа семиологи обычно упоминают функции символизации, означивания, символической организации и принуждения, моделирования, интерпретации и классификации.
Как видим, разная специализация порождает разное видение объекта исследования, который является универсальным культурным явлением. Отсюда и общая ограниченность, которую следует преодолеть, поскольку подобное познаётся только подобным.
2. См.: Элиаде М. Аспекты мифа / М. Элиаде. – М.: Инвест-ППП, 1996. – 240 с.
3. См.: Тайлор Э. Б. Миф и обряд в первобытной культуре / Э. Б. Тайлор. – Смоленск: Ру-сич, 2000. – 624 с.
4. См.: Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении / Л. Леви-Брюль. - М.: Наука, 1994. – 326 с.
5. См.: Аверинцев С. Аналитическая психология К.-Г. Юнга и закономерности творческой фантазии / С. Аверинцев // Вопросы литературы. - 1970. - № 3. - C. 113-143.
6. См.: Мелетинский Е. М. Поэтика мифа / Е. Мелетинский. - М.: Наука, 1976. – 265 с.
7. См.: Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки / В. Я. Пропп. – М.: Лабиринт, 2000. – 336 с.
8. Мелетинский Е. М. Миф и двадцатый век / Е. М. Мелетинский // Мелетинский Е. М. Из-бранные статьи. Воспоминания. – М., 1998. -
9. Даль В. Толковый словарь, - М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей, 1956. - т. II. - С. 330.
10. Словарь иностранных слов. - М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей, изд. 4-е, перераб. и доп., 1954. - С. 454.
11. Аверинцев С. С. Мифы / С. С. Аверинцев // Краткая литературная энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1967. - С. 876; Большая Советская Энциклопедия, - Изд. 3-е, 1974. т. 16. - С. 342-343.
12. Кессиди Ф. Х. От мифа к логосу. - М.: Наука, 1972. – С. 41.
13. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. – М.: Лабиринт, 2000. – С. 13.
14. Там же. – С. 14.
15. См.: Малиновский Б. Магия, наука и религия / Б. Малиновский. – М., 1998. – 417 с.
16. См.: Леви-Строс К. Структурная антропология: Пер. с фр. / К. Леви-Строс. – М.: Наука, 1985. – 536 с.
17. См.: Голосовкер Я. Э. Логика мифа / Я. Э. Голосовкер. - М: Наука, 1987. – 224 с.
18. См.: Хюбнер К. Истина мифа / К. Хюбнер. - М.: Республика, 1996. - 447 с.
19. См.: Гуревич П. С. Социальная мифология / П. С. Гуревич. - М.: Мысль, 1983. - 175 с.
20. См.: Мамардашвили М. К., Пятигорский А. М. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке / Ю. П. Сенокосов (ред.) /
М. К. Мамардашвили, А. М. Пятигорский. - М.: Языки русской культуры, 1997. - 324 с. - (Язык)
21. См.: Шеллинг Ф. В. Й. Введение в философию мифологии. Историко-критическое вве-дение в философию мифологии. Книга первая // Ф. В. Й. Шеллинг. Сочинения в 2 т.: Пер. с нем. Т. 2 / Сост., ред. А. В. Гулыга; Прим. М. И. Левиной и А.В. Михайлова. – М.: Мысль, 1989. – С. 159-374.
22. См.: Хренов Н. А. Роль мифа в интегральной культуре ХХ века / Н. А. Хренов // Тради-цион. культура. - М., 2000. - №1. - C. 63-75.
23. См.: Успенский Б. А. Historia sub specie semioticae / Б. А. Успенский // Успенский Б. А. Избранные труды. Семиотика истории. Семиотика культуры. Т. 1. – М., 1994. - С. 50-60.
24. См.: Садовников О. К. Мифология как предмет социально-философского анализа. Дис… канд. филос. наук. - Харьков, 2004. - 198 с.
25. См.: Титаренко С. Д. Миф как универсалия символистской культуры и поэтика цикли-ческих форм / С. Д. Титаренко // Серебряный век. - Кемерово, 1996. - С. 3-14.
26. См.: Элиаде М. Космос и история / М. Элиаде. – М.: Прогресс, 1987. – 311 с.
27. См.: Узнадзе Д. Н. Теория установки / Д. Н. Узнадзе. - М.: Ин-т практической психоло-гии. Воронеж, Модэн, 1997. – 448 с.
28. См.: Цавьян Т. В. Мифологическое программирование / Т. В. Цавьян // Этнические стереотипы поведения. - М., 1985. - С. 154-178.
29. См.: Ницше Ф. Философия в трагическую эпоху: Пер. с нем. / Ф. Ницше. – М.: REFL–book, 1994. – 416 с.
30. См.: Антонян Ю. М. Миф и вечность. / Ю. М. Антонян. - М.: Логос, 2001. - 464 с.
31. Психология религиозности и мистицизма: Хрестоматия / Сост. К. В. Сельченок. – Мн.: Харвест; М.:АСТ, 2001. – С. 11.
32. Хёйзинга Й. Ук. соч. – С. 212.
33. Мишучков А. А. Специфика и функции мифологического мышления / А. А. Мишучков // Сredo. – Оренбург, 2001. - №3(27). – С. 10.
34. Гуревич П. С. Философская антропология / П. С. Гуревич. - М.: Вестник, 1997. – С. 402.
35. См.: Формирование и функции политических мифов в постсоветских обществах / РАН. Ин-т Африки; Отв. ред. Евгеньева Т. В. - М., 1997. - 107 с.
36. См.: Низамиддинов Д. Н. Мифологическая культура / Д. Н. Низамиддинов. - М., 1993. – 46 с.
37. См.: Арабаджиєв Д. Ю. Політичний міф як фактор розвитку сучасної політичної свідо-мості: Автореф. дис... канд. політ. наук. - Київ, 2006. - 19 с.
38 См.: Фрейд З. Психология масс и анализ человеческого «Я» / З. Фрейд. – Преступная толпа. М.: Мысль, 1998. – 392 с.
39. См.: Франкл В. Человек в поисках смысла / В. Франкл. - М.: Прогресс, 1990. – 378 с.
40. См.: Апинян Т. А. Игра в пространстве серьезного: игра, миф, ритуал, сон, искусство... / Т. А. Апинян. - СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2003. - 398 с.
41. Психология религиозности и мистицизма: Хрестоматия / Сост. К. В. Сельченок. – Мн.: Харвест; М.:АСТ, 2001. – С. 13.
42. См.: Юнг К.-Г. Душа и миф: Шесть архетипов / К.-Г. Юнг. - Киев; М.: Порт-Рояль; Со-вершенство, 1997. - 384 с.
43. См.: Психология толп. – М.: Ин-т психологии РАН, Изд-во КСП, 1998, - 412 с.; Моско-вичи С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс / С. Московичи. - М.: Про-гресс, 1996. – 452 с.
44. Неклюдов С. Структура и функция мифа / С. Неклюдов // Мифы и мифология в совре-менной России / Под редакцией К. Аймермахера, Ф. Бомсдорфа, Г. Бордюгова – М.: АИРО-ХХ, 2000. – С. 33.
45. См.: Анчел Е. Мифы потрясенного сознания / Е. Анчел. - М. Политиздат, 1979. - 176 с.
46. См.: Фрейд З. Психология масс и анализ человеческого «Я» / З. Фрейд. – Преступная толпа. М.: Мысль, 1998. – 392 с.
47. Психология религиозности и мистицизма: Хрестоматия / Сост. К. В. Сельченок. – Мн.: Харвест; М.:АСТ, 2001. – С. 165.
48. Юнг К. Г., фон Франц М.-Л., Хендерсон Дж. Л., Якоби И., Яффе А. Человек и его символы / Под общей редакцией С. Н. Сиренко. – М.: Серебряные нити, 1998. – С. 87.
49. См.: Юнг К.-Г. Душа и миф: Шесть архетипов / К.-Г. Юнг. - Киев; М.: Порт-Рояль; Со-вершенство, 1997. - 384 с.
50. См.: Фрейд З. «Я» и «Оно» / З. Фрейд // Фрейд З. Избранное. - М.: Наука, 1990. С. 370-398.
51. См.: Юнг К.-Г. Архетип и символ: Пер. с нем. / К.-Г. Юнг. – М.: Ренессанс, 1991. – 304 с.
52. См.: Луман Н. Социальные системы. Очерк общей теории / Пер. с нем. И. Д. Газиева; под ред. Н. А. Головина / Н. Луман. - СПб.: Наука, 2007. - 648 c.
53. См.: Лукин А. В магическом лабиринте сознания. Литературный миф XX века /
А. Лукин, В. Рынкевич // Иностранная литература. - 1992. - № 3. - С. 234-249.
54. См.: Кассирер Э. Философия символических форм: Введение и постановка проблемы / Э. Кассирер // Культурология. XX век: Антология. - М.: Юрист, 1995. - С. 163-212.
55. См.: Рикёр П. Время и рассказ / П. Рикёр. - Т.1 - М.; СПб.: Университетская книга, 1998. - 313 с.; Т.2, 2000. - 224 с.
56. См.: Кассирер Э. Опыт о человеке. Введение в философию человеческой культуры /
Э. Кассирер // Философские науки. – 1991. - №7. – С. 97-133.
57. См.: Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура / А. Ф. Лосев. – М.: Политиздат, 1991. – 525 с.
58. См.: Веселовский А. Н. Миф и символ / А. Н. Веселовский // Русский фольклор. Вопросы теории фольклора. - 1979. Вып. 19. - С. 186-199.
59. См.: Потебня А. А. Слово и миф / А. А. Потебня. - М.: Правда, 1989. – С. 465.
60. См.: Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. – М.: Художественная литература, 1975. – 427 с.
61. См.: Иванов В. В. Значение идей М. М. Бахтина о знаке, высказывании и диалоге для современной семиотики / В. В. Иванов // Труды по знаковым системам, VI, Изд-во Тар-тусского гос. ун-та, 1973. - С. 5-44.
62. См.: Топорова Т. В. Язык и миф / Т. В. Топорова // Изв. Акад. наук. Сер. лит. и яз. - М., 2000. - Т. 59, №5. - C. 14-20.
63. Гачев Г. Национальные образы мира: Курс лекций. / Г. Д. Гачев. - М.: Издательский центр Академия, 1998. - 432 с.
64. См.: Успенский Б. А. История и семиотика / Б. А. Успенский // Успенский Б. А. Из-бранные труды. Семиотика истории. Семиотика культуры. Т. 1. – М., 1994. - С. 9-49.
65. См.: Топешко И. Н. К вопросу о культурно-мифологической концепции происхождения языка / И. Н. Топешко // «Новые» и «вечные» проблемы философии. - Новосибирск, 2000. - C. 16-30.
66. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика / Р. Барт. – М.: Изд. группа Прогресс, Универс, 1994. – С. 11.
67. См.: Лотман Ю. М. Семиосфера / Ю. М. Лотман. – СПб.: Искусство-СПБ, 2004. – 704 с.
68. См.: Лотман Ю. М., Успенский Б. А. О семиотическом механизме культуры /
Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский // Ученые записки Тартуского ун-та. – Т.З.С. – Тарту: Тартус. ун-т. – 1971. – Вып. 5. – С. 144-156; Кирилюк А. С. Универсалии культуры и семиотика дискурса. Миф / А. С. Кирилюк. - Одесса: Рось, 1996. - 141 с.
69. См.: Лотман Ю. М. Тезисы к проблеме «Искусство в ряду моделирующих систем» / Ю. М. Лотман // Ученые записки Тартуского ун-та. – Т.С.З. – Тарту: Тартус. ун-т. – 1967. – Т.3. – С. 130-145.
70. Барт Р. Ук. соч. – С. 532.
71. См.: Лотман Ю. М., Успенский Б. А. О семиотическом механизме культуры /
Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский // Ученые записки Тартуского ун-та. – Т.З.С. – Тарту: Тартус. ун-т. – 1971. – Вып. 5. – С. 144-156.
72. См.: Лотман Ю. М. Семиосфера / Ю. М. Лотман. – СПб.: Искусство-СПБ, 2004. – 704 с.
73. См.: Лотман Ю. М. Успенский Б. А. Миф – имя – культура / Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский // Ученые записки Тартуского ун-та. – Т.С.З. – Тарту: Тартус. ун-т. – 1973. – Т.6 – С. 282-303.
74. Мишучков А. А. Специфика и функции мифологического сознания / А. А. Мишучков // Сredo. - Оренбург, 2000. - № 6(24). – С. 87.
75. См.: Макарова А. К. Мифология как способ бытия современного общества. Дис. канд. филос. наук. - Магнитогорск, 2007. - 160 с.
76. Алпеева Т. М. Социальный миф: сущность, структура / Т. М. Алпеева. - Минск, 1992. – С. 41.
77. Соболева Н. И. Социальная мифология: социокультурный аспект // Социологические исследования, 1999. - №10. - С. 148.
78. Ибрагимова В. Г. Современная политическая мифология: Дисс. … канд. филос. наук / Моск. пед. ун-т / В. Г. Ибрагимова. – М., 1993. – С. 6.
79. Мишучков А. А. Специфика и функции мифологического сознания / А. А. Мишучков // Сredo. - Оренбург, 2000. - № 6(24). – С. 89.
Тематические материалы:
