Образование национального великорусского государства отразились в боярском сознании своего рода теорией аристократического правительства . Основное положение этой теории можно выразить так: московский государь для управления соединенной под его властью Русской землей призывает родовитых сотрудников, предки которых некогда владели частями этой земли. Объединение Великороссии, сообщив великому князю московскому значение всеземского, национального государя, и собранным под его рукой местным правителям внушило идею всеземского правительственного класса. Такой взгляд боярства на свое значение не остался только политическим притязанием, но облекся в целую систему служебных отношений, известную в нашей истории под названием местничества .
В расширительном значением «боярством » можно именовать верхний слой многочисленного военно-служилого класса в Московском государстве. Для определения состава этого слоя можно принять за основание официальную родословную книгу, содержавшую в себе поименные росписи важнейших служилых родов в порядке поколений. Этот послуживший основой местничества Государев родословец , как он назывался, составлен был при Иване Грозном , и на него опирались при разборе генеалогических споров московских служилых людей. Фамилии, помещенные в этом родословце, назывались родословными. Эту родословную знать мы и называем московским боярством. Можно заметить два условия или признака принадлежности к этой знати. Фамилия входила в родословный круг, если приблизительно до начала XVI в., когда этот круг складывался, в своих поколенных рядах имела лиц, служивших в Москве боярами, окольничими и в других высших чинах. Потом, чтобы фамилия не выпала из этого боярского круга, надобно было членам ее держаться на столичной службе, занимая высшие должности по центральному, областному и военному управлению.
Под словом «местничество» следует называть тот порядок служебных отношений, какой сложился между родословными фамилиями в Московском государстве XV и XVI веков.
Чтобы понять такое сложное и запутанное явление, как старинное московское местничество, надобно отрешиться от некоторых современных понятий о государственной службе или, лучше сказать, сопоставить тогдашние и нынешние условия назначения на правительственные должности. Теперь при назначении лиц на службу по одному ведомству их ставят в отношение равенства или подчинения одного другому по их сравнительной служебной годности, а эта годность определяется способностями, степенью школьной и служебной подготовки, заслугами, т. е. продолжительностью и успешностью прежней службы, и вообще личными качествами; по крайней мере другие соображения признаются побочными и негласными. Во всяком случае служебное отношение между назначаемыми лицами устанавливается при самом их назначении на должности, и устанавливается на основании сравнительной оценки нужных для службы личных качеств, производимой начальством. В Москве XVI в. при замещении высших должностей служилыми людьми соображались не с личными качествами назначаемых, а с относительным служебным значением фамилий, к которым они принадлежали, и с генеалогическим положением каждого из них в своей фамилии. Князья Одоевские на службе по одному ведомству вообще ставились выше Бутурлиных: таково было взаимное иерархическое отношение обеих этих фамилий. Но старшие Бутурлины могли приближаться к младшим князьям Одоевскими даже равняться с ними, и сообразно с тем менялось их служебное соотношение. Значит, каждая родословная фамилия и каждое отдельное лицо такой фамилия занимали определенное и постоянное положение среди других фамилий и отдельных лиц, с которым должны были сообразоваться их должностные назначения и которое, следовательно, не зависело от этих назначений. Иерархическое отношение между сослуживцами не устанавливалось при их назначении на должности по усмотрению назначавшей их власти, а заранее указывалось помимо нее фамильным положением назначаемых. Это фамильное значение лица по отношению к другим лицам как своей собственной, так и чужих фамилий называлось его отечеством. Это значение приобреталось предками и становилось наследственным достоянием всех членов фамилии".
Итак, местническое отечество – это унаследованное от предков отношение по службе служилого лица и целой служилой фамилии к другим служилым лицам и фамилиям. Был выработан особый способ определять отечество с математической точностью. Отечество каждого высчитывалось. Правила этого вычисления – целая система, которую можно назвать местнической арифметикой. По двойственному назначению отечества, указывавшего отношение лица к его родичам и чужеродцам, и местнический счет был двоякий: простой – по родословцу, или лествицею, и двойной – по родословцу и по разрядам вместе. Мы уже знакомы с родословцем. Разрядами назывались росписи назначений на высшие должности придворные, по центральному и областному управлению, начальниками приказов, т. е. министерств, наместниками и воеводами городов, также полковыми походными воеводами и т. п. Эти записи велись в Разрядном приказе, соответствующем нынешнему Военному министерству или, точнее, Главному штабу, и сводились в погодные разрядные книги. В 1556 г., как это выяснено г. Милюковым, составлен был Государев разряд – официальная разрядная книга за 80 лет назад, начиная с 1475 г. Счет по родословцу определял генеалогическое отношение лица к его родичам; этот счет был снят с отношений между членами старинного русского дома, т. е. семьи, состоявшей из отца с женатыми сыновьями или из живших вместе родных братьев с семействами. Члены такой сложной семьи строго соблюдали отношения старшинства, выражавшиеся, между прочим, в их рассадке за обеденным столом. Возьмем семью из родных братьев с детьми. Первое место принадлежало старшему брату, домохозяину, большаку, два за ним следующие – двум его младшим братьям, четвертое место – его старшему сыну. Если у большака был третий брат, он не мог сесть ни выше, ни ниже старшего племянника, был ему ровня (ровесник). Это равенство указывалось, вероятно, обычным порядком нарождения: четвертый брат рождался обыкновенно около времени появления на свет первого сына у старшего брата и потому отчислялся уже ко второму поколению – детей, тогда как три старших брата составляли первое поколение – отцов. Таким распорядком мест объясняются основные правила местнической арифметики. По этой арифметике старший сын от своего отца – четвертое место, т. е. между тем и другим должны оставаться два свободных места для второго и третьего отцова брата. Каждый следующий брат местом ниже предшествующего старшего, значит, родные братья садятся рядом в порядке старшинства. Из этих двух правил вытекало третье: четвертый из братьев или третий дядя равен старшему племяннику. Это правило выражалось формулой: "первого брата сын четвертому (считая и отца) дяде в версту", т. е. сверстник, ровня, ровесник (верста – мера, уравнение). Значит, они не сидели рядом, а должны были сесть врозь или насупротив. Общее основание этих правил: отечество каждого из родичей определялось его сравнительным расстоянием от общего предка.
Это расстояние измерялось особыми местническими едининицами – местами. Отсюда и самое название местничества. По местнической связи генеалогии со службой и место имело двоякое значение: генеалогическое и служебное. В генеалогическом смысле это – ступень, занимаемая каждым членом фамилии на фамильной лествице старшинства по его расстоянию от родоначальника, измеряемому количеством предшествующих ему в прямой восходящей линии рождений. Первоначальное понятие о месте в смысле служебном, очевидно, сложилось среди бояр за княжеским столом, где они рассаживались в порядке служебно-генеалогического старшинства; но потом это понятие было перенесено и на все служебные отношения, на правительственные должности. Отсюда употребляемое нами выражение искать места. Генеалогическое расстояние между лицами одной и той же или разных фамилий, назначенными на известные должности по одному ведомству, должно было соответствовать иерархическому расстоянию между этими должностями. Для этого каждая сфера служебных отношений, каждое правительственное ведомство, места в государевой думе, должности административные, городовые наместничества, как и должности полковых воевод, были также расположены в известном порядке старшинства, составляли иерархическую лествицу. Вот, например, в каком порядке следовали одна за другой должности полковых воевод. Московская армия, большая или малая, ходила в поход обыкновенно пятью полками или отрядами. Это были большой полк, правая рука, передовой и сторожевой полки, т. е. авангард и арьергард, и левая рука. Каждый полк имел одного или нескольких воевод, смотря по численному составу полка, по числу сотен, рот в нем. Эти воеводы назывались большими или первыми, другими или вторыми, третьими и т. д. Должности этих воевод по старшинству следовали в таком порядке: первое место принадлежало первому воеводе большого полка, второе – первому воеводе правой руки, третье – первым воеводам передового и сторожевого полков, которые были ровни, четвертое – первому воеводе левой руки, пятое – второму воеводе большого полка, шестое – второму воеводе правой руки и т. д. Если из двух родственников, назначенных воеводами в одной армии, старший по генеалогии, по отечеству, был двумя местами выше младшего, то при назначении старшего первым воеводой большого полка младшего надобно было назначить первым воеводой сторожевого либо передового полка, не выше и не ниже. Если его назначали местом выше, большим воеводой правой руки, старший родич бил челом, что такое повышение младшего родича грозит ему, челобитчику, "потерькой" чести, отечества, что все, свои и чужие, считавшиеся ему ровнями, станут его "утягивать", понижать, считать себя выше его на одно место, так как он стоял рядом, одним местом выше человека, который ниже их двумя местами. Если младшего назначали ниже, большим воеводой левой руки, он бил челом о бесчестии, говоря, что ему так служить со своим родичем "не вместно", что он "потеряет", а родич "найдет" перед ним, выиграет одно место. Привожу этот схематический пример, чтобы показать, как в лествичном счете генеалогия лиц должна была соответствовать иерархии мест.
Сложнее был счет, определявший местнические отношения между чужеродцами. Если члены двух разных фамилий назначались на службу, где они должны были действовать вместе с подчинением одного другому, они для проверки назначения высчитывали, какое между ними расстояние по служебному отечеству, принимая за основание обыкновенно службу своих "родителей", т. е. родственников по восходящей линии, как прямых, так и боковых. Для этого они брали разряды и искали в них случая, прецедента, такого назначения из прежних лет, где бы их предки также назначены были служить вместе. Встретив такой случай, они вычисляли ранговое расстояние, какое лежало между доставшимися их родителям должностями. Это расстояние принималось за основание для учета служебного отношения обеих фамилий, их сравнительного отечества, фамильной чести. Определив это отношение фамилий по разрядам, оба назначенных "совместника" брали свои родословные и по ним высчитывали свое генеалогическое расстояние каждый от того своего предка, который встретился на службе в найденном случае с предком другого совместника. Если расстояние это было одинаково у обоих совместников, то они могли быть назначены на такие же должности, т. е. с таким же иерархическим расстоянием, какое было между должностями их предков. Но если один из совместников дальше отстоял от своего предка, чем его соперник от своего, он должен был спуститься ниже соперника на соответствующее число мест. Если в найденном случае предки совместников, князь Одоевский и Бутурлин, служили первый большим воеводой большого полка, другой большим же воеводой левой руки, значит, князь Одоевский по фамильной чести относился к Бутурлину как отец к сыну, "был ему что отец", т. е. отделялся от него двумя местами, потому что большой воевода левой руки – четвертое место, как и старший сын от отца. Установив по разрядам общее служебное отношение фамилий, предстояло еще определить по родословной частное генеалогическое положение лиц, каждого в своей фамилии. Если потомок князя Одоевского отстоял от своего предка на шесть мест, а потомок Бутурлина от своего – на пять, то потомок Бутурлина не мог служить первым воеводой левой руки при назначении потомка князя Одоевского первым воеводой большого полка: Бутурлин должен был подняться на одно место выше. В постоянное местническое отношение фамилий по разрядам вводился изменчивый коэффициент поколений, определявший генеалогическое положение каждого отдельного лица в своей фамилии. Итак, родословцем определялось взаимное служебное отношение лиц одной и той же фамилии, разрядами – отношение разных фамилий, родословцем и разрядами вместе – отношение лиц разных фамилий.
Изложенной схемы местнического счета, думаю, достаточно, чтобы понять, как местничество осложняло должностные назначения. Особенно в распорядке мест полковых воевод дьякам Разрядного приказа трудно было составить подбор лиц, который предусматривал бы все разнообразные генеалогические и разрядные отношения, примирял все возможные фамильные притязания. Редкая полковая роспись обходилась без споров, челобитий о счете мест, без жадоб на "поруху в отечестве". Путаница увеличивалась еще тем, что знатные молодые дворяне местничались с полковыми воеводами, к которым их прикомандировывали в штаб или для особых поручений. Этими затруднениями вызывались законодательные ограничения местничества. Так, приговором государя и боярской думы в 1550 г. с участием даже митрополита некоторые должности полковых воевод были изъяты из местнического счета, объявлены "без мест". Было, например, постановлено, что большому воеводе правой руки, который тремя местами был выше второго воеводы большого полка, до этого воеводы дела и счета нет, а первые воеводы передового и сторожевого полков не меньше воевод правой руки. Также и служба знатных дворян под командой менее знатного воеводы не ставилась им в счет при дальнейших назначениях, когда они сами становились воеводами. Иногда все назначения полковых воевод или при каком-либо придворном торжестве объявлялись без мест.
Из того же местнического счета открывается и идея местничества, строго консервативная и аристократическая. Позднейшие поколения родословных людей должны были размещаться на службе и за столом государя, как размещались первые поколения. Отношения между фамилиями, раз установившиеся, не должны были изменяться. Как некогда стали на службе отцы и деды, так должны стоять дети и все дальнейшие потомки. Итак, местничество устанавливало не фамильную наследственность служебных должностей, как это было в феодальном порядке, а наследственность служебных отношений между фамилиями. Этим объясняется значение правительственных должностей в местничестве. Должность сама по себе здесь ничего не значила: она была тем же по отношению к отечеству, чем служит арифметическое число по отношению к алгебраическому выражению, т. е. конкретной случайностью. Князь Одоевский готов был занять какую угодно должность, лишь бы Бутурлин с ним вместе стоял на должности еще ниже, и бывали случаи, когда одно и то же лицо в походах последовательно занимало полковые воеводские должности все в порядке понижения – это не было понижением лица по службе, а зависело от его местнического отношения к товарищам, воеводам других полков. Все дело было не в должности, а во взаимном отношении лиц по должностям. Следовательно, должности в местничестве имели значение, совершенно обратное тому, какое они имеют теперь. Теперь правительственное значение лица определяется его должностью, т.е. степенью власти и ответственности, с ней сопряженной; в местничестве генеалогическим положением лица указывалась должность, какую оно получало. Теперь по известной поговорке место красит человека; тогда думали, что человек должен красить свое место.
Князья Одоевские стали выше Бутурлиных и многих других старинных фамилий московского боярства в силу одного из указанных мною правил московского родословного распорядка, потому что в конце XV в. эти князья пришли в Москву прямо со своего удела. Московское местничество было практическим приложением этих правил к служебным отношениям московских служилых людей. Поэтому можно приблизительно определить время, когда оно сложилось. Элементы местничества встретим еще в удельные века при московском, как и при других княжеских дворах, заметим присутствие мысли о служебном старшинстве, найдем указания на застольное и должностное размещение бояр по этому старшинству, на их требование, чтобы их рассаживали за княжеским столом, как сидели их отцы, на признание случаев обязательными прецедентами. Но при удельной бродячести вольных служилых людей служебный их распорядок лишен был устойчивости. Положение их при княжеских дворах определялось временными личными договорами с князем. Лишь только бояре усядутся, уладятся местами и службой, новый знатный пришелец урядится с князем "в ряд и крепость возьмет", "заедет", сядет выше многих старых служак и спутает установившийся распорядок мест. В 1408 г. приехал в Москву на службу внук Гедимина литовского князь Патрикей. Сын его Юрий, ставший в Москве родоначальником князей Голицыных и Куракиных, "заехал", посажен был выше многих московских бояр, потому что великий князь московский, выдавая за него свою сестру, "место ему упросил" у своих бояр. У Юрия был старший брат князь Федор Хованский. На Юрьевой свадьбе его "посел", сел выше, старый московский боярин Федор Сабур, прапрадед которого вступил на московскую службу при Калите. Князь Хованский при этом сказал Сабуру: "Сядь-ка повыше моего брата меньшого князя Юрья". "У твоего брата бог в кике (счастье в кичке, в жене), а у тебя бога в кике нет", – возразил Сабур и сел выше Хованского. Возможность завоевывать высокие места жениной кичкой, эта кичливость, прекратилась в Москве, когда при массовом наплыве сюда служилого княжья, сменившем прежние одиночные заезды, пришлось заменить личное соглашение князя с новым приезжим слугой "уложением", общим способом оценки служебного достоинства служилых людей. Только в Москве элементы местничества успели сложиться в целую систему, и его сложение надобно относить к эпохе, когда шел этот наплыв, т. е. к княжению Ивана III и его сына Василия III . К этому времени стали готовы две основы местничества: личный уговор заменился уложением; исполнился комплект фамилий, между которыми действовали местнические отношения. С той поры собравшиеся в Москве боярские фамилии стали в стройные ряды. Поэтому линии предков, на служебные отношения которых потомки в местнических спорах XVI и XVII вв. ссылались в оправдание своих родословных и разрядных притязаний, обыкновенно не восходили раньше княжения Ивана III. Большая часть знатнейших московских фамилий, служивших главными звеньями местнической цепи, до Ивана III еще и не значилась в московском родословце.
Теперь мы можем уяснить себе политическое значение местничества для московского боярства. Оно ставило служебные отношения бояр в зависимость от службы их предков, т. е. делало политическое значение лица или фамилии не зависимым ни от личного усмотрения государя, ни от личных заслуг или удач служилых людей. Как стояли предки, так вечно должны стоять и потомки, и ни государева милость, ни государственные заслуги, ни даже личные таланты не должны изменять этой роковой наследственной расстановки. Служебное соперничество становилось невозможным: должностное положение каждого было предопределено, не завоевывалось, не заслуживалось, а наследовалось. Служебная карьера лица не была его личным делом, его частным интересом. За его служебным движением следил весь род, потому что каждый его служебный выигрыш, каждая местническая находка повышала всех его родичей, как всякая служебная потерька понижала их. Каждый род выступал в служебных столкновениях как единое целое; родовая связь устанавливала между родичами и служебную солидарность, взаимную ответственность, круговую поруку родовой чести, под гнетом которой личные отношения подчинялись фамильным, нравственные побуждения приносились в жертву интересам рода. В 1598 г. князь Репнин-Оболенский по росписи занимал в походе место ниже князя Ив. Сицкого, чего ему не следовало делать по служебному положению своего рода, и не бил челом царю об обиде на Сицкого, потому что они с Сицким были "свояки и великие други". Тогда обиделись все его родичи, и князь Ноготков-Оболенский "во всех Оболенских князей место" бил челом царю, что князь Репнин то сделал, дружась с князем Иваном, чтоб тем его воровским нечелобитьем поруху и укор учинить всему их роду Оболенских князей от всех чужих родов. Царь разобрал дело и решил, что князь Репнин был на службе с князем Ив. Сицким по дружбе и потому один "виноват" князю Ивану, т. е. себя одного понизил перед Сицким и его родичами, а роду его – всем князьям Оболенским – в том порухи в отечестве нет никому. Таким образом, местничество имело оборонительный характер. Им служилая знать защищалась как от произвола сверху, со стороны государя, так и от случайностей и происков снизу, со стороны отдельных честолюбивых лиц, стремившихся подняться выше своего отечества – наследственного положения. Вот почему бояре так дорожили местничеством: за места, говорили они в XVII в., наши отцы помирали. Боярина можно было избить, прогнать со службы, лишить имущества, но нельзя было заставить занять должность в управлении или сесть за государевым столом ниже своего отечества. Значит, местничество, ограничивая сферу своего действия родословными людьми, выделяло из военно-служилой массы класс, из которого верховная власть волей-неволей должна была преимущественно выбирать лиц для занятия правительственных должностей, и таким образом оно создавало этому классу политическое право или, точнее, привилегию на участие в управлении, т. е. в деятельности верховной власти. Этим местничество сообщало боярству характер правящего класса или сословной аристократии. Сама власть поддерживала такой взгляд на местничество, значит, признавала боярство такой аристократией. Вот один из многих случаев, где выразился взгляд на местничество как на опору или гарантию политического положения боярства. В 1616 г. князь Волконский, человек неродовитый, но много служивший, бил челом государю, что ему по своей службе меньше боярина Головина быть невместно. Головин ответил челобитчику встречной жалобой, что князь Волконский его и родичей его обесчестил и опозорил, и просил государя "дать ему оборонь". По указу государя бояре в думе разобрали дело и приговорили послать князя в тюрьму, сказав ему, что он человек неродословный, а по государеву указу неродословным людям с родословными суда и счета в отечестве не бывает; что же касается до службы Волконского, то "за службу жалует государь поместьем и деньгами, а не отечеством". Итак, государь может сделать своего слугу богатым, но не может сделать его родовитым, потому что родовитость идет от предков, а покойных предков уже нельзя сделать ни более, ни менее родовитыми, чем они были при жизни. Так, когда московское боярство из пестрых, сбродных элементов стало складываться в цельный правительственный класс, его склад вышел своеобразно аристократическим.
Своеобразный отпечаток клали на аристократическое значение боярства два недостатка, какими страдало местничество. Вводя в государственную службу ценз породы, оно ограничивало верховную власть в самой щекотливой ее прерогативе, в праве подбора подходящих проводников и исполнителей своей воли: она искала способных и послушных слуг, а местничество подставляло ей породистых и зачастую бестолковых неслухов. Оценивать служебную годность происхождением или службою предков значило подчинять государственную службу обычаю, который коренился в нравах и понятиях частного быта, а в сфере публичного права становился по существу своему противогосударственным. Таким обычаем и было местничество, и государственная власть могла терпеть его, пока или сама не понимала настоящих задач своих, или не находила в неродословных классах пригодных людей для службы. Петр Великий смотрел на местничество строго государственным взглядом, назвав его "зело жестоким и вредительным обычаем, который как закон почитали". Так местничество поддерживало ежеминутную молчаливую досаду московского государя на свое боярство. Но, подготовляя вражду, оно не увеличивало, а скорее ослабляло силы класса, для которого служило главной, если не единственной политической опорой. Сплачивая родичей в ответственные фамильные корпорации, оно разрознивало самые фамилии, мелочным сутяжничеством за места вносило в их среду соперничество, зависть и неприязнь, чувством узко понимаемой родовой чести притупляло чутье общественного, даже сословного интереса и таким образом разрушало сословие нравственно и политически. Значит, местничество было вредно и государству, и самому боярству, которое так им дорожило.
пренебрежение государственными интересами в угоду интересам какой-либо территории, чрезмерное внимание последней в ущерб всему государству. (С. А.)
Отличное определение
Неполное определение ↓
служебно-родовое местничество, от обычая «считаться местами» за столом и на службе у царя) - в России институт, регулировавший служебные отношения между членами служилых фамилий на военной и административной службе при дворе; обычай, по которому замещались государственные должности в Московском государстве в 15-17 вв. Положение служилого человека в ряду других определялось двояко: по отношению к родичам - на основании родословных книг, по отношению к чужеродцам - на основании разрядных книг и другой документации. Процедура М. представляла собой спор боярских родов между собой о служебном старшинстве, так как родовая честь зависела от служебной и низкая должность могла понизить значение рода. При дворе местничались и женщины, составляющие свиту царицы. Иногда спорящие ссылались на прежнее относительно высокое положение предков по службе: представлялись родословные, указывающие на старшинство рода в служебной иерархии. Дело разбирали бояре, а решал царь. Иногда равные по положению лица исполняли службу в порядке очередности. Местничались и «худородные» служилые люди, т.е. обычай не носил аристократического характера. М. было отменено актом Земского собора в 1682. Лит.: Соловьев СМ. Сочинения. Книга IV. М., 1989; Пресняков А.К Московское царство. Пп, 1918; Шмидт СО. У истоков российского абсолютизма. М., 1996. Л.Е. Лаптева
Местничество
А. П. Рябушкин, «Сидение царя Михаила Фёдоровича с боярами в его государевой комнате». 1893. Государственная Третьяковская галерея, Москва.
Русские бояре
Формирование государственного аппарата с конца XV века осуществлялось по принципу местничества, в значительной степени воспринятому из польско-литовского законодательства.
Система местничества была основана на критериях знатности происхождения (чем выше стояли предки претендента, тем более высокий пост в государственной иерархии он мог занять). Эта практика превращала боярство в замкнутую корпорацию, подменяла общесоциальные интересы сословными .
Помимо знатности лица (принадлежности его к определённой фамилии) учитывалось и положение претендента внутри своего рода. Старшие в роду имели преимущество. Имели значение и заслуги предков - сын боярина, проявившего себя на службе, имел приоритет перед своим же двоюродным братом, чей отец никаким образом себя не прославил.
Местнический порядок затруднял подбор служилых людей , поэтому с середины XVI века некоторые назначения на должности производились прямыми указами Ивана IV . Вместе с тем местничество способствовало консолидации аристократии и превращению её в элиту общества.
Wikimedia Foundation . 2010 .
Синонимы :Ведомственность, узковедомственность Словарь русских синонимов. местничество сущ. ведомственность Словарь русских синонимов. Контекст 5.0 Информатик. 2012 … Словарь синонимов
Современная энциклопедия
Система распределения служебных мест в Русском государстве с 14 15 вв. при назначении на военную, административную и придворную службу с учетом происхождения, служебного положения предков человека и его личных заслуг. Отменено в 1682. В… … Большой Энциклопедический словарь
МЕСТНИЧЕСТВО, система распределения служебных мест в Русском государстве. Складывалась с 14 15 вв. при назначении на военную, административную и придворную службу с учётом происхождения, служебного положения предков человека и его личных заслуг.… … Русская история
1) система распределения служебных мест в Русском государстве с 14 15 вв. при назначении на военную, административную и придворную службу с учетом происхождения, служебного положения предков человека и его личных заслуг. Отменено в 1682. В… … Политология. Словарь.
Местничество - МЕСТНИЧЕСТВО, система распределения служебных мест в русском государстве с 14 15 вв. при назначении на военную, административную и придворную службу с учетом происхождения, служебного положения предков и личных заслуг. Отменено в 1682. В… … Иллюстрированный энциклопедический словарь
В Русском государстве с XIV XVII вв. система распределения служебных мест при назначении на военную, административную и придворную службу с учетом происхождения (знатности рода) и служебного положения предков человека, а также прецедентов его… … Юридический словарь
Принятие органами местного управления решений, идущих в разрез с интересами государства, общества в целом. Словарь бизнес терминов. Академик.ру. 2001 … Словарь бизнес-терминов
- [сн], местничества, мн. нет, ср. (ист.). В Московской Руси 15 17 вв. порядок замещения государственных должностей боярами в зависимости от знатности рода и степени важности должностей, занимавшихся предками. Толковый словарь Ушакова. Д.Н. Ушаков … Толковый словарь Ушакова
МЕСТНИЧЕСТВО, а, ср. 1. В России в 1417 вв.: порядок замещения должностей в зависимости от знатности рода и от того, какие должности занимали предки. 2. Соблюдение своих узкоместных интересов в ущерб общему делу. Проявлять м. | прил. местнический … Толковый словарь Ожегова
Англ. regionalism; нем. Beschranktheit, lokale. Деятельность, направленная на обеспечение по преимуществу локальных, местных интересов в ущерб более широким (региональным, государственным и т. д.). Antinazi. Энциклопедия социологии, 2009 … Энциклопедия социологии
Вся аристократия с удовольствием подписалась бы под этими словами, если бы не следующий сомнительный тезис: «Чести же и правление более всего даваемы бывают по разуму, и по заслугам во всяких государственных делах бывшим, и людям знающим и потребным». Если это правило относится к существующему положению - значит незачем возвышать еще и неблагородных. Если же продвигаться должны прежде всего самые способные, какое значение имеет природное благородство? В этой связи Федор Алексеевич, согласно «Созерцанию», произнес 12 января 1682 г. перед собранием духовенства и Думы смелую речь: «чтобы тому местничеству впредь между великородных людей не быть, и кому по их государеву указу велят где, хоть из меньшего чина, за его службу или за разум пожалованным быть честью равной боярству - и с ним о том никому не считаться... ибо в жизни сей кого Господь Бог почтит, благословит и одарит разумом – того и люди должны почитать и Богу в том не прекословить».
Далее царь по обыкновению обратился к иностранному опыту, будто бы «на всей вселенной у всяких народов, особенно же... у мудрых людей, всякое правительство и чести даваемы бывают от самодержцев достойным людям. Если кто и благороден, но за скудость ума, или какой неправду и неблагочестивым житием и своевольным... губит благородство свое и почитается от всех во злородстве, таким… никакого правительства вручать не подобает» во избежание казни Божией на все государство. Однако это не искореняло понятия благородства - напротив, повелевая уничтожить местнические книги, Федор Алексеевич объявлял, что отменяет обычай «низить» по благородству тех, кто служил в подчинении малородного, и относить прегрешение одного члена фамилии к «бесчестью» всего рода. Отмена родового принципа в службе не касалась традиционных привилегий: они не упоминались, но на практике закреплялись.
В Соборном деянии об отмене местничества история излагается значительно прозаичнее. Как уже упоминалось, князю В.В. Голицыну с товарищами 24 ноября 1681 г. было поручено «ведать ратные дела» для приведения российской армии в соответствие с современными требованиями. Речь сразу же зашла о Государеве дворе, лишь частично затронутом военно-окружной реформой (за счет службы части новых московских дворян в полках), но так и не вписавшемся в систему «регулярства». Да и как вписаться, если приглашенным на обсуждение генералам и полковникам - лучшим специалистам в военном деле на Руси - государь должен был дать придворное звание стольников, чтобы Государев двор признал, «коего они чина и звания»? Даже при удостоверении соборного акта об отмене местничества знаменитый думный генерал В.А. Змеев поставил подпись среди думных дворян (без генеральского звания), командиры гвардейских дивизий генералы А.А. Шепелев и М.О. Кровков, рейтарские и пехотные полковники подписывались в самом конце списка стольников - перед стряпчими!
Замысел же усовершенствования системы чинов был на этот раз гениально прост: заставить представителей всех родов Государева двора служить «полковую службу по-прежнему», но с общеармейскими званиями. Известно, что знатнейшая молодежь начинала службу в московских дворянских сотнях с чина не выше стольника. Посему В.В. Голицын, «выборным людям сказав его великого государя указ», сразу потребовал, «чтобы они, выборные люди, объявили, в каком ратном устроении пристойнее быть стольникам, и стряпчим, и дворянам, и жильцам».
Выборные, в число которых недаром включены были регулярные командиры и представители городового дворянства, приговорили младшим чинам Государева двора служить не в сотнях, а в ротах. «Для лучшего устроения и крепкого против неприятелей стояния быть у них ротмистрам и поручикам... изо всех родов и чинов с головы беспременно, и между собой без мест и без подбора». Хотя дворяне должны были служить по-прежнему со своими рекрутами (с 25 дворов по человеку; обычно это были профессиональные военные холопы), они объединялись в роты (по 60 человек) и полки (по 6 рот) во главе со старшим ротмистром.
Дело было не в том, чтобы сделать из аристократической молодежи реальную военную силу (после Конотопской катастрофы при Алексее Михайловиче, когда в одном сражении полегли юноши почти из всех знатных родов, никто не решился бы рисковать цветом московского дворянства), а чтобы ликвидировать последний пережиток старой военной системы, мешавшей развитию не только новой армии, но и всего государственного аппарата. Никто в принципе не был против этого, но дворяне опасались лично проиграть.
Бояре доложили решение выборных царю, тот одобрил совет и предложил им всем вместе составить примерный список поручиков и ротмистров. Выборные озаботились, чтобы им был предоставлен полный список младших чинов двора, чтоб «написать на пример с головы к ротам ротмистров и поручиков». По поводу готовых списков очень беспокоились, били челом государю и боярам, что-де Трубецких, Одоевских, Куракиных, Репниных, Шейных, Троекуровых, Лобановых-Ростовских «и иных родов в те чины никого ныне не написано из-за того, что за малолетством в чины они не приказаны, и опасно им (остальному дворянству) того, чтобы впредь от тех вышеписанных и от иных родов, которые ныне в ротмистрах и в поручиках не написаны, не было им и родам их в том укоризны и попрека».
В связи с тем, что представители самых захудалых московских родов не желали попасть в командные чины, в которых не служат аристократы, выборные просили: во-первых, чтобы государь указал впредь записывать в ротмистры и поручики юношей всех родов Двора, ныне в списках не оказавшихся, «как они в службу поспеют и в чины приказаны будут»; во-вторых, указал бы великий государь представителям московского дворянства во всех службах быть «между собой без мест, где кому великий государь укажет, и никому ни с кем впредь разрядом и местами не считаться, и разрядные случаи и места отставить и искоренить».
Получив это противоречивое челобитье выборных, Федор Алексеевич выразил желание «в благочестивом своем царстве сугубого добра, лучшего и пристойного в ратях устроения и мирного всему христианскому множеству пребывания и жительства». Для реализации сего достойного стремления он собрал 12 января 1682 г. патриарха с духовенством и наличный состав Думы, объявил им челобитье выборных и поддержал его весьма красноречивой речью. Федор Алексеевич изысканно выражался в том смысле, что местничество есть покушение на христианские ценности, оно разрушает любовь, плодит злобу и вражду и вообще «всеяно» в победоносное христианство дьяволом, видевшим неизменное одоление нашего «славного ратоборства», «а неприятелям христианским озлобление и искоренение».
Бог вкладывал желание искоренить местничество в государева деда Михаила Федоровича и отца Алексея Михайловича, многократно объявлявших службу «без мест». В этих случаях россияне неизменно имели успехи в войнах, дипломатии и внутреннем управлении, но, поскольку «совершенно то не успокоено по причине бывших тогда многих ратных дел», из-за местнических споров случались тяжелые поражения. Сам Федор Алексеевич сообщил, что он «последуя предков наших государских благому намерению, всегда... попечение о том имел, как бы то... пагубное дело совершенно искоренить».
Действительно, все дворцовые мероприятия его правления, начиная с венчания на царство, военные назначения и даже объявления о крестных ходах, сопровождались указанием на их проведение «без мест», а то и угрозами желающим поместничать . Участников крестных ходов он даже указал не записывать в разрядных книгах, чтобы «чинам от того между собой ссор и нелюбия не было». Нынешнее мероприятие было направлено против самой психологии местничества, сидевшей крепко и проявлявшейся в самых непредвиденных случаях.
Патриарх Иоаким, безусловно, был заранее подготовлен к такому повороту событий, поскольку произнес стройную речь от имени духовенства (а говорил всегда по бумажке - речи ведущему «мудроборцу» обычно писал знаменитый поэт и просветитель Карион Истомин). За задуманное государем «умножение любви» патриарх не находил «достойной похвалы»: духовенство могло лишь «едиными устами и единым сердцем» молить Бога о приведении столь благого намерения к исполнению. Затем государь обратился к боярам, у которых тоже был подготовлен красивый литературный ответ (придворные литераторы явно входили в моду) .
При общем согласии Федор Алексеевич приказал боярину князю М.Ю. Долгорукову с думным дьяком В.Г. Семеновым принести все имеющиеся разрядные местнические книги и предложил духовенству тут же их уничтожить, объявив, что отныне все будут служить без мест, старыми службами считаться не должны под страхом наказания, «а которых родов ныне за малолетством в ротмистрах и в поручиках не написано - и из тех родов впредь писать так же в ротмистры и в поручики». Духовенство торжественно сожгло разрядные книги в сенях Передней палаты, патриарх произнес увещевание нарушителям нового постановления с угрозой «тяжкого церковного запрещения и государева гнева». «Бояре же и окольничие и думные люди все единогласно отвечали: Да будет так!» В свою очередь Федор Алексеевич изволил Думу «милостиво похвалить» и перешел от декоративной части к существенному: объявил о кодификации всех дворянских родов в родословных книгах по степеням знатности.
Между 5 и 15 февраля 1682 г. в новом «разряде без мест» было записано царское повеление приступить к созданию шести родословных книг: «1) родословным людям; 2) выежжим; 3) московским знатным родам; 4) дворянским; 5) гостиным и дьячим; 6) всяким низким чинам». «Гербальной» было поручено ведать боярину князю В.Д. Долгорукову (тогда как работать над расширением Уложенья должен был стольник князь И.А. Большой-Голицын, а далее следовала комиссия стольника князя А.И. Хованского с его «двойниками») . В кровавых волнах Московского восстания 1682 г. и годах последующей грызни за власть «в верхах» потонули многие благие начинания Федора Алексеевича, но Палата родословных дел, как необходимейшее всему дворянскому сословию начинание, не сгинула. Гораздо дольше пришлось дворянству ждать Табели о рангах: это значительно более конфликтное мероприятие не могло пройти без волевого нажима государя, способного снять частные противоречия лиц и групп. Но за Федором Алексеевичем историки не признавали такого качества, как самостоятельная и тем паче плодотворная воля, поэтому изучение незавершенной чиновной реформы превратилось в фарс.
Резкое суждение В.О. Ключевского о «боярской попытке» 1681 г. разделить страну на «вечно» отписанные аристократам наместничества, в духе Речи Посполитой , было основано на недоразумении: на одну доску с опубликованным М.А. Оболенским проектом «степеней» военных, гражданских и придворных чинов историк поставил маленькую публицистическую заметку из составленного в 1700 г. церковно-полемического сборника «Икона» .
Было совершенно очевидно, что русское правительство, старательно поддерживавшее шляхетскую республику и еще в 1675 г. договорившееся с Империей о сохранении в Речи Посполитой «аристократической децентрализации государства» (как надежной гарантии против усиления Польши), никогда не пошло бы на заведение у себя «феодализма польского пошиба». Но Ключевского не останавливали такие соображения, и заметку из «Иконы» он принял, во-первых, за исходный и основной вариант проекта чиновной реформы, а во-вторых, поверил сообщению той же заметки, что именно патриарх Иоаким остановил грядущее разделение Российского государства на уделы, а значит - предотвратил «несказанные беды, войны, и нестроения, и погубление людем».
Довольно скоро В.К. Никольский выяснил, что проект реформы светских чинов планировался в сочетании с епархиальной реформой не «великородными» боярами, а сторонниками преобразований из близкого окружения царя Федора (В.В. Голицын, И.М. Языков, Лихачевы) и вкупе с ней был отклонен усилиями патриарха. В благодарность за тщательно проделанную предшественником работу М.Я. Волков заявил, что оценки Никольского «не всегда обоснованы, а иногда противоречивы». С помощью многочисленных передержек и домыслов Волкову удалось сделать вывод, что «при составлении проекта авторы субъективно руководствовались двумя целями. Они хотели подчеркнуть "христианскую непреоборимую силу" Российского царства и царской власти, уподобив царя 6oiy. Если Иисус Христос имел 12 апостолов, то царю полагалось иметь 12 наместников...».
В «Иконе», если даже признать ее ценным источником, упомянуты задуманные наместничества в Новгороде, Казани, Астрахани, Сибири и иных неназванных городах. Цифра 12 взята М.Я. Волковым «с потолка» и использована благодаря незнанию реалий царствования Федора Алексеевича. Например, 8 июня 1680 г. государь очень рассердился, узнав, что придворные в челобитных уподобляют его Богу. Он объявил особый указ не писать, «чтоб он, великий государь, пожаловал, умилосердился, как Бог; и то слово в челобитных писать непристойно... а если кто впредь дерзнет так писать - и тем за то от него... быть в великой опале!». В том же указе царь сердито заметил, что являться к нему из домов, где есть заразные болезни - «бесстрашная дерзость... и неостерегательство его государева здоровья». Лучше бы, заметил государь, поздравляли с праздником и здоровья желали, а не Богу уподобляли!
Но выдуманная цифра 12 неумолимо влекла М.Я. Волкова, и он продолжал: «Вторая, более прозаическая их (соcтавителей.- Авт.) цель состояла в том, чтобы удалить из Москвы на постоянную службу еще 12 бояр»: их оставалось бы мало, причем «большая часть оставшихся в столице бояр… состояла бы... из сановников, не заинтересованных в функционировании Боярской думы». Предполагаемое удушение Думы было бы «прогрессивным», из 12 наместничеств могло бы выйти что-то вроде «губерний начала XVIII в.», но сопротивление «боярской знати, патриарха и церковных властей» не позволило сбыться сим мечтам. «Сопротивление» описано М.Я. Волковым по тексту «Созерцания» Сильвестра Медведева, где обсуждаются общие причины «смут» и «мятежей» в государствах (а реформы Федора Алексеевича, которым сопротивлялся Иоаким, одобряются), но такая подмена ничего уже не добавляет к общему стилю «исследования».
Нет смысла повторять, что Федор Алексеевич настойчиво и последовательно расширял Боярскую думу, придавая ей статус постоянно действующего высшего государственного учреждения: не замечать очевидного советские историки привыкли. Гораздо интереснее разобраться в представлении Федора Алексеевича о месте царской власти и ее отношении к Церкви, тем более что эти вопросы были взаимосвязаны с самого венчания государя на царство до церковной реформы, в ходе которой он скончался.
---
Подробнее про историю местничества читайте у нас на сайте.
(окончание)
Другим замечательным актом царствования Федора было уничтожение местничества. В конце 1681 г. в Москве были собраны две комиссии: одна состояла из выборных от служилого сословия и была призвана с целью обсуждения лучшего устройства военных сил или, как сказано в указе, "для устроения и управления ратного дела", а другая состояла из выборных от тяглых людей и занималась выработкой новой системы податей. Обе действовали под руководством князя В. В. Голицына . Этот съезд выборных давал полный состав Земского собора , но комиссии тем не менее не соединились в соборе ни разу и заседали в разное время. Тяглая комиссия кончилась ничем, хотя показала лишний раз неудовлетворительность податной системы Московского государства и дала собой лишний прецедент Петру Великому при замене поземельной подати подушным окладом. Служилая комиссия, напротив, имела важные последствия: кроме того, что ею были проектированы различные реформы в военном устройстве, выборные люди в своих работах пришли к мысли подать государю челобитье об уничтожении местничества. По этому поводу 12 января 1682 г. государь созвал торжественное собрание духовенства, думы и выборных придворных чинов для обсуждения челобитья и уничтожения "мест". Может показаться странным с первого раза, почему в заседании участвовала не служилая комиссия, а только выборные высших чинов, но дело в том, что, во-первых, государь знал из самого челобитья мнение комиссии относительно этого вопроса, а, во-вторых, именно в высших слоях местничество и было крепко; высшие слои преимущественно практиковали его и были наиболее заинтересованы в вопросе об уничтожении этого обычая. На вопрос царя духовенству о местничестве патриарх отвечал: "Аз же и со всем освященным собором не имеем никоея достойныя похвалы принести великому вашему царскому намерению за премудрое ваше царское благоволение". Бояре же и придворное дворянство сами просили уничтожить "места" – "для того: в прошлые годы во многих ратных посольствах и всяких делах чинились от тех случаев великия пакости, нестроения, разрушения, неприятелям радование, а между нами (служилыми) богопротивное дело – великия, продолжительныя вражды". Руководствуясь подобными ответами, царь указал сжечь разрядные книги, в которых записывались местнические дела, и отныне всем быть без мест. На это собрание единодушно отвечало: "Да погибнет в огне оное богоненавистное, враждотворное, братоненавистное и любовь отгоняющее местничество и впредь – во веки". Так передает "Соборное уложение" 1682 г. об уничтожении местничества. Но еще за 70–80 лет перед тем боярство очень крепко держалось за право местничества, а бояре говорили: "То им смерть, что им без мест быть".
Отмена местничества и сожжение местнических книг при царе Федоре Алексеевиче, 1682
По какой же причине нарушился старый обычай без малейшего сопротивления со стороны тех, которые шли когда-то под опалу и в тюрьму, отстаивая родовую честь? Дело в том, что места были относительны; само по себе низкое место не бесчестило родовитого человека, если только такие же места занимали с ним одинаково родовитые люди. Поэтому, чтобы считаться местами, надо было помнить относительную честь стародавних честных родов. Но в XVII в, родовитое боярство или повымерло (одними из знатнейших в то время считались князья Одоевские, которые в XVI в. далеко не были такими), или же упало экономически (у некоторых из тех же Одоевских не было ни поместий, ни вотчин). Вследствие этого при частных пробелах в рядах боярства и при многих захудалых линиях считаться местами было очень трудно. Далее, в счеты родовитой знати в XVII в. впутывается постоянно неродовитое дворянство, поднявшееся по службе благодаря упадку старого боярства. (В 1668 г., например, из 62 бояр и думных людей только 28 принадлежали к тем старым родам, которых предки в XVI в. были в думе). Но хотя это новое дворянство и местничалось, однако оно вряд ли могло дорожить этим обычаем: для него было выгоднее заменить повышение помощью местничества началом выслуги. Старое же боярство, затрудненное в своих счетах убылью и понижением своих членов, проигравшее на службе при столкновении с новыми передовыми чинами московской администрации, равнодушно смотрело на частые отмены "мест", которые постоянно были в XVII в. Местничество практически становилось неудобным вследствие распадения старого боярства и именно поэтому теряло свою ценность для этого боярства, не приобретая живого смысла для новой служебной аристократии. Профессор Ключевский по этому поводу справедливо отмечает, что "не боярство умерло, потому что осталось без мест, чего оно боялось в XVI в., а места исчезли, потому что умерло боярство, и некому стало сидеть на них". В связи с уничтожением местничества тот же ученый ставит возникший при Федоре так называемый "Проект устава о служебном старшинстве бояр". Этот проект впервые ясно выразил необычную в Московском государстве мысль о полном разделении гражданских и военных властей. С другой стороны, этот проект предлагал учреждение постоянных наместничеств (Владимирского, Новгородского и др.) и устанавливал строго старшинство одного наместника над другим. Однако все эти предначертания не были осуществлены, и замены родового старшинства (в местничестве) старшинством служебным (по должности) не последовало.
